Лисы и Волки

22
18
20
22
24
26
28
30

Мороз щипал щеки, туманом заползал за шиворот и обжигающими холодом кольцами охватывал пальцы. Как назло, солнце даже не думало возрождаться над линией горизонта – все вокруг заполняла зыбкая тьма. Когда вдали замигали знакомые огни, я ожил, даже почти забыв об обиде на Хель и Изенгрина. Теперь была только одна цель – добраться до места, где можно отогреться, и уж потом восстановить душевный баланс, пополнив его новой порцией гнева, и пойти к Изенгрину, наверняка ждущему свой проклятый рисунок.

Он всегда приходит в школу рано.

Дворник, доброжелательный старичок в потертой куртке, пожалуй, единственный человек, к которому я в этом дурдоме испытывал искреннюю симпатию, – чистил дорогу, однако его труды почти сразу развеивались прахом, ведь хлопья с неба летели нескончаемым потоком. Когда я приблизился к крыльцу, он усердно подметал полоску асфальта возле ступенек. Я аккуратно обошел, чтобы не запачкать уже чистый участок, как услышал тихое:

– Да что ты, Соль, вокруг да около бегаешь. Шел бы прямо.

– Мне несложно, – отмахнулся я.

Старичок благодарно закряхтел и вновь сгорбил спину, продолжая свое занятие: поддел лопатой горку снега и понес ее за бордюр.

Я раздраженно стянул с себя одежду и отряхнул ее прямо посреди холла. Снег осыпался живописным вихрем.

– Соль! Ты что творишь! – гаркнул сзади охранник. – На улице надо было этим заниматься! А уборщицам потом чисть!

«Это их работа», – хотел ответить я, но вовремя прикусил язык. В школе с окружающими нужно вести себя идеально, но, боги, как же порой бывает тяжело…

– Извините, – смутился я, и, встряхнув пальто еще раз, чтоб наверняка, бросил его в гардеробной.

Судя по расписанию, Изенгрин должен был находиться на третьем этаже. Народу в здании собралось еще не слишком много, и это существенно облегчало задачу. Личностью я был довольно известной, и обычно меня это радовало – каждому приятно получать комплименты каждый день и находить милые подарочки в карманах пальто, – но не в данном случае. В такие моменты люди ужасно раздражают, особенно те, кто подходит с чистыми намерениями и искренними чувствами.

Над дверьми в коридорах были установлены стекла, предназначение которых оставалось загадкой – подпрыгнув и заглянув в них, легко обозреть все, что творится в кабинете, особенно если сила рук позволяет; зацепился и виси сколько угодно, пока не вычислят. C утра по ним удобно определять, можно ли заходить в кабинет. Некоторые учителя категорически против присутствия учеников в их владениях до звонка – боятся, что разнесут что-нибудь. За ущерб платить не им, но хлопот сразу намного больше. Всегда можно просто вскинуть голову: горит свет – высока вероятность того, что тебя впустят и ты устроишься за своим привычным местом.

Изенгрин особа привилегированная, староста волков, младших и старших, примерный ученик, спортсмен, пользуется неизменным уважением учителей: то детей утихомирит, то тяжелые коробки дотащит, то оценки выставить из журнала в дневники поможет, то послание доставит. Изенгрин никогда не отказывает – уточняет детали и выполняет все безукоризненно. Сам он свое поведение объясняет тем, что, если составить себе имидж и поддерживать репутацию, усилия не пройдут даром, когда понадобится нарушить правила – фавориту спустят с рук любую проделку. Я его понимаю, сам пользуюсь подобной методикой, но все-таки меня таким количеством привилегий никогда не баловали.

Правда, Изенгрин предпочитал принижать себя, ставя в один ряд с «одноклассниками». Когда ему предлагали что-то, о чем иные могли только мечтать, он пафосно говорил что-то вроде: «Я недостоин». Тогда преподавательницы буквально совали ему в руки то, что он столь опрометчиво отвергал. Он получал свое, они оставались довольны. Я не сомневался, что делал он это намеренно, пользуясь методами выуживания «пряников». Волки честные и прямолинейные? Кто знает. Но вот предводитель их манипулятор, ничем не уступающий лисам. И самому Лису.

Я прошел вдоль коридора, внимательно глядя в стекла. Возле второго лестничного пролета находился единственный кабинет, где горел свет. Я с ноги распахнул дверь, и в лицо пахнуло книжной пылью.

Изенгрин устроился за учительским столом, пролистывая блокнот в отвратительной грязно-серой обложке.

Едва понимая, что творю, я достал из портфеля рисунок в рамке и, сжав руки в кулаки, медленно направился в сторону Изенгрина, игнорирующего все вокруг себя. Заметили меня только его одноклассники – рыжий парень в модных квадратных очках и высокая мускулистая девушка с косой и подведенными карандашом раскосыми глазами.

Парень наклонился к ней и что-то спросил. Та пожала плечами, не сводя с меня настороженно-любопытного взгляда. Ее друг, рядом с ней напоминающий воробья, присевшего под крылом у сокола, смотрел прямо, вскинув бровь.

Прозвищ их я не помнил, но, кажется, у рыжего что-то связано с мозгом, а у девушки – с джунглями. В любом случае, они должны были быть довольно говорящими: очкарик хоть и выглядел модно, явно был задротом по учебе и компьютерным играм, судя по книжке с рисунком атома и торчащей из черной сумки PSP. Девушка же – волчица, как приговор. С лисами она бы не прижилась.

К горлу подкатывала тошнота. Рисунок пропитался энергией Хель.