Високосный год

— Вы меня простите, но через неделю ещё рано и потом, деньги я отношу в тот киоск, где их взял, — Лёша старался казаться спокойным, но опытный взгляд пугающего гражданина чётко определил, что самообладание полностью покинуло Алексея. Неожиданно в руке незнакомца сверкнул нож, который в следующее мгновение оказался у горла Алексея, а другой рукой он схватил его за нижнюю челюсть.

— Слушай сюда, клоун. Киоск, где ты брал бабки, — мой. Процент назначаю я. Сроки — тоже. Пойдёшь к ментам — однажды не дойдёшь до дома. У меня кругом есть товарищи. Всосал, дятел? Не будет денег, мы для начала твою губастую бабу используем. Усёк? — и вдруг он сильно ударил Алексея прямо в солнечное сплетение, от чего тот согнулся и на какое-то время перестал дышать.

— Ну всё, ну всё, не серчай, мил человек. Через недельку свидимся, — незнакомец растворился в темноте, и напуганный Лёша побежал домой.

Конечно, он не пошёл в полицию. Скорее, убедился в том, что 90-е в России — это не какое-то абстрактное время. Это конкретные люди вне времени и рода деятельности. Схватить нож в тёмном переулке очень легко, и какая после этого убиенному разница — поймают убийцу или нет? А ходить рядом с тобой круглые сутки полиция не будет. Поэтому через неделю Алексей нашёл деньги и отдал их вымогателю.

Но, как тебе известно, мой мудрый читатель, корову будут доить до тех пор, пока она даёт молоко. Вот Лёша и стал этой коровой.

Терзаемый этими мыслями, он дошёл до своего дома. На улице уже стемнело. Холодный влажный ветер впивался иголками в лицо, в руки и в шею. Несмотря на отсутствие снега в январе, зима не становилась теплее. Скорее, она была серой, нагоняющей какую-то неподъёмную, гнетущую тоску. Он снова подумал о маме.

Поднявшись в квартиру, Алексей открыл бутылку и залпом выпил треть от её объёма. Виски был отвратителен. Но более отвратительной казалась сейчас ему его собственная жизнь. В комнате тускло горела единственная лампочка. Сквозь грязные окна, выходившие во двор, в квартиру проникала чёрная мгла. Лёша сел за стол.

— Денег больше брать неоткуда. Ни за жильё, ни за айфон, ни моему потенциальному убийце, — он посмотрел на стену. На стене в рамке висела фотография: он счастливый в обнимку с Афиной на фоне турецкого отеля.

— Какой же я дурак… Тридцать лет, а кроме кредитов, ничего и нет.

Он снова отпил из бутылки. Сильно захмелев, Лёша встал и подошёл к окну. Высота пугала его с детства. Какой-то врождённый неосознанный страх. На подоконнике у окна стояла хозяйская деревянная икона с изображением Иисуса. Когда-то он нашёл её в шкафу и решил поставить на видное место. С раннего детства он испытывал какие-то тёплые чувства к Христу, непонятно откуда взявшиеся. Забравшись на подоконник, он горестно ухмыльнулся:

— И ты мне не поможешь. Недаром тринадцатый этаж, — в этот миг в его голове промелькнула очень странная мысль — «неужели опять?», но он тут же её забыл, ведь перед ним раскрылась зияющая своей чёрной пастью бездна.

— Ну, и к чёрту! — с этими словами он распахнул окно, чтобы навсегда шагнуть вниз, но неожиданно в комнате погасла единственная лампочка и чей-то голос из темноты задорно произнёс:

— Ты куда, малахольный? Для этого необязательно прыгать из окна.

И в следующее мгновение какой-то неведомой силой окно резко закрылось, а Лёша был сброшен на пол…

Глава 18. По заслугам

Примерно в то же время в камере номер 302б, что уютно расположилась в московском СИЗО номер N, вели непринуждённую беседу джентльмены удачи. Однако в этот вечер удача навсегда покинула одного из них.

— Шнобель, а ты как так с наркотой-то спалился? Всё ж не зелёный пацан, не первоход какой, а так глупо на нары залетел, — сидя за общим столом, где были расставлены кружки с крепким чифирём, обращался к Шнобелю сокамерник по прозвищу Молдаван. Сокамерник этот был под два метра ростом, с очень крепкой, развитой мускулатурой и наколотым на всю его безразмерную спину распятием. На груди же его застыл в грозном оскале зелёный тигр. В общем, криминальный богатырь. В критических ситуациях Молдавану необязательно было говорить. Зачастую достаточно было, чтобы он просто встал во весь рост и посмотрел на собеседника в упор. Как правило, сверху вниз. И в тот же момент все претензии и недопонимания исчезали. Молдаван был ближайшим соратником Червонца. Всего за столом сидело пятеро обитателей камерного пространства.

— Как говаривала моя бабка, «и на старуху бывает проруха», — попытался отшутиться Шнобель, обнажив свои чёрные зубы.

— Слушай, но ты же сам не торчишь, зачем тебе порошок нужен был? — спокойно продолжал Молдаван.

— А чё это ты такой любопытный? — напрягся Шнобель.