— Ай-я гини! — воскликнула Феня. — Теперь будешь как все люди. Хочешь, я позову Николая Павловича, ты с ним сам поговоришь.
— Не надо. Я тебе все сказал. Днем обратно в Копи уеду.
Феня испуганно посмотрела на него.
— Почему уедешь?
Он не ответил.
— Ну, скажи, эпэкэ, почему уедешь? — в голосе Фени были слезы.
— Чужой я вам человек.
— Почему чужой? Ты нам родной дедушка! Не надо уезжать. Оставайся. Тебе с нами хорошо будет. — Она кинулась к нему, обвила руками шею и поцеловала в жесткие морщинистые щеки.
Потом постояла, вытерла кулачком слезы, улыбнулась ему и, схватив мешок, вышла на улицу.
— Не уезжай, я скоро вернусь, эпэкэ! — крикнула она в открытое окно…
Когда Феня через час вернулась, она уже не застала деда. Не было дома и матери. Девочка побежала на берег и увидела, что мать сидит у реки на камне и плачет.
— Что, эне, уехал он?
Матрена сердито посмотрела на Феню.
— Как не стыдно вам! Придумали старого человека обижать. Наверно, еще не такому научат вас в школе. Сегодня деда из дому прогнали, завтра, глядишь, родную мать из Уськи куда-нибудь прогоните…
— Да что ты, эне!
— Не пущу вас в интернат!
Феня испугалась.
— Почему не пустишь, там наши ребята живут…
— Пускай живут, а вас не пущу!
И верно, несколько дней держала своих девочек под замком.