На глазах Анны Васильевны рождались и умирали сородичи. Она пережила своих детей и многих своих внуков.
Не желая быть никому в тягость, старушка попросила учителя устроить ее в дом для престарелых. С тех пор и доживала она свой век в этом просторном доме, в одной комнате с безродной бабушкой Адьян.
Но сородичи не забывали свою атану. Часто навещали ее, приносили подарки, а на праздник брали ее к себе.
Вчера, когда орочи шли на станцию встречать своего доктора, бабушке тоже хотелось пойти, но ее не взяли. В последнее время она чувствовала себя совсем слабой.
Адьян встретила Валентину в сенях:
— Атана давно ждет тебя. — И подвела доктора к постели Анны Васильевны.
Валентина присела на край кровати, обняла бабушку за сухие узкие плечи, поцеловала ее в желтую и жесткую, как пергамент, щеку.
— Сородэ, атана!
— Сородэ, аса хитэни![33] — И, пожевав остывшую трубку, тихим голосом сказала: — Долго, однако, живу я. Устала. А ты, наверно, совсем большая стала. Сказки говорить уже не надо тебе. Помнишь, какие сказки тебе говорила?
— Я, атана, твои сказки не забыла.
— Ладно, детишкам своим расскажешь.
— Я еще не замужем, атана.
— А тебе сколько зим, аса хитэни?
— Двадцать пять, атана.
— А меня, когда тринадцать зим было, в жены продали.
— Это больше ста лет назад было?
— Наверно. Я в то время на речке Хуту жила. Когда мой старший брат Петр из шалаша на руках вынес меня и мужу в руки передал, помню, муж уронил меня. Старики испугались. Говорили — долго не проживу. Однако, многих пережила я. Наверно, старше меня никого в нашей Уське нет. — И, погодя минуту, спросила: — Ты, хитэни, верно доктором стала?
— Конечно, атана.
— Может быть, глаза мне вернешь?
— Не знаю, атана. Глаза лечить не могу. Глаза другой доктор лечит. Но я, атана, посмотрю тебя, сердце твое послушаю. Скажу, какое оно. Лекарство тебе пропишу, если надо.