Светлые воды Тыми

22
18
20
22
24
26
28
30

— Что скажешь, Александр Владимирович?

Медведев посмотрел на низкое, обложенное тучами небо, стряхнул с мехового воротника кожаной куртки дождевые капли и ответил вопросом:

— А что думает командир?

Сдвинув на затылок тугой шлем, Тарзанов сказал мрачно, каким-то не своим голосом:

— Нужно спасать людей!

Хлюпая по лужам, они прошли в дальний край летного поля, где стоял Ми-1, сдернули мокрый, прилипший к фюзеляжу чехол и забрались в кабину. Через две минуты взревел мотор. Наверху загрохотал пропеллер. Легкий корпус вертолета стал вибрировать и медленно оторвался от земли.

Едва высота достигла двухсот метров, вошли в тучу, которая, казалось, поглотила машину. Исчезла видимость. Тарзанов прибавил обороты. Привычный гул пропеллера не только не усилился, а стал глохнуть, словно туча запуталась в лопастях винта и мешала ему вертеться. Пробив наконец тучу, пилот круто развернулся, вышел над темно-багровыми кострами и в сплошной снеговой крупе полетел над бушующим морем. Среди темных скал, в кипении волн не сразу удалось найти плашкоут. Медведев толкнул плечом дверцу кабины и, уцепившись руками за бортики, высунулся по грудь, но шквальный ветер ударил в лицо. Так несколько раз подряд. После четвертого или пятого захода наконец увидели плашкоут. Люди на палубе, взявшись за руки, стоят по колено в воде, что-то кричат пилотам, но гул пропеллера заглушает их голоса.

Теперь предстоит самое трудное: сбросить веревочный трап и по очереди «перенести» матросов на берег, где горят костры. Как только над плашкоутом повисла лестница, за нее ухватилось несколько человек.

— Отставить! По одному! — кричит им Медведев. Но матросы держат трап, ожидая, что машина вот-вот оторвет их от палубы и поднимет в воздух. — По одному будем снимать! Остальные отпустите трап! Быстро! Не задерживай! — Медведеву до слез обидно, что люди не понимают его и из-за этого приходится терять драгоценные минуты.

Но вот четверо матросов отбегают в сторону, а пятый, оставшийся у трапа, быстро просовывает руки до самых подмышек через веревочную перекладину.

Тарзанов разворачивается, набирает высоту и с попутным ветром летит к кострам. Они кажутся в этой кромешной мгле из дождя, снега и тумана слишком далекими, хотя в другое время, при нормальной видимости, до них просто рукой подать.

Меньше чем за час были сняты с баржи и «перенесены» на берег четыре человека. Но всякий раз, ложась на обратный курс, Тарзанова охватывало тревожное чувство. Ему почему-то казалось, что он не найдет на прежнем месте плашкоута, что его уже сорвало с якоря и разбило о ребристые скалы. Рискуя сам напороться на них, он проходил бреющим, до боли в глазах напрягая зрение, и, к радости своей отыскав баржу, быстро сбавлял обороты. В считанные секунды Медведев сбрасывает трап и, как только кто-нибудь из матросов повисает на нем, сигналит:

— Летим, командир!

После восьмого рейса Тарзанов не на шутку встревожился: «А сколько там еще человек на плашкоуте? Хватит ли горючего, чтобы вот так летать за каждым?»

— Сколько еще осталось на барже? — крикнул он матросу, когда тот спрыгнул с лестницы.

— Без меня еще пятеро!

— Значит, всего тринадцать?

— Тринадцать!

— Худо, брат!

На самом же деле Тарзанов был далек от суеверия и меньше всего испугался «чертовой дюжины». Его тревожил расход горючего.