Светлые воды Тыми

22
18
20
22
24
26
28
30

— Однако, мало-мало отчаевали, — ответил старик таким тоном, что можно было понять: он не прочь почаевать еще раз. Он выколотил трубку, набил ее свежим табаком, раскурил. — Не слыхал, что там говорит Петрович: много ракушки примут или мало?

— Сергей Петрович говорил, чтобы ловили. Сколько выловим, столько и примет. Наверно, из Биробиджана заявка на перламутр пришла. А как ловится ракушка?

— Хорошо, — ответил Аким и обратился к Никифору: — Слыхал? Петрович говорил, чтобы ловили.

Но Никифор промолчал. Он, казалось, был даже недоволен советом директора заготконторы Сергея Петровича Слонова.

— Лучше бы билет на отстрел изюбра взял. Панты всегда берут, — немного погодя, сказал он. — А ракушку — сегодня требуют две-три тонны, а завтра ее, гляди, и вовсе не берут. А ты сиди тут, думай-гадай...

— Ничего, Никифор, не горюй, — попытался его успокоить Петухов, — чем за изюбром с одним билетом по тайге рыскать, лучше ракушки побольше выловим.

— Я, однако, за изюбром долго не рыскаю, — с некоторой обидой в голосе заметил Никифор.

От Николая Ивановича Петухова я после узнал, что такая неопределенность — сегодня берут ракушку, а завтра вдруг не берут — очень лихорадит артель. Если уж настроился ловить жемчужницу, отправился в глубь тайги на студеную речку, отыскал место побогаче, то хочется и поработать подольше, чтобы и государству польза была и себе выгода. За килограмм чистой ракушки платят пятьдесят копеек. В день ручной драгой можно выловить не меньше пятидесяти килограммов, а когда посчастливится, то и добрую жемчужину найти, ведь каждую ракушку открываешь, очищаешь от мяса моллюска, просматриваешь, нет ли у него в мантии перла.

— Ведь жемчуг, как я слышал, не принимают, значит, выходит для собственного удовольствия добываете его? — спросил я.

Николай Иванович смеется:

— Все-таки драгоценность. Может быть, когда-нибудь и возродится жемчужный промысел. Вот дедушка Дятала помнит, как здесь, на Гаиле, жемчуг промышляли. Верно, Аким Иванович?

— Помню, конечно. Однако, давно дело-то было.

— Ну вот, — говорит Петухов, — дело-то все-таки было?

— Было, Николай Иванович, было.

— Нынче за жемчужницей не приходится, как бывало, нырять. Ручной драгой действуем, вот скоро увидите, как мы ее приспособили. А ведь было время — ныряли.

— Чего там! Можно и сегодня мало-мало понырять, — отзывается Никифор.

На вид молодому нанайцу года двадцать три. Лицо у него круглое, красноватое от загара, с черными, широко расставленными глазами, порою задумчивое, даже несколько замкнутое. Никифор беспрерывно курит, кажется, что он чем-то недоволен. А причина его недовольства, как я после узнал, была в том, что перламутр приходилось заготавливать от случая к случаю, и промысел этот в конце концов превратился в чисто любительский.

В студеных реках, в тайге, запасы даурской жемчужницы огромны.

Николай Иванович говорит:

— Вот если бы возродить жемчужный промысел! При нынешней технике можно добыть много ракушки. А за последние годы перловицы прибавилось. Посмотрите-ка на отмели — всюду ее следы. Романтический промысел, увлекательный, один из благороднейших на земле!