Психопатология обыденной жизни. О сновидении

22
18
20
22
24
26
28
30

Супруг этой дамы скончался, когда ей было тридцать девять, то есть на повторное замужество она уже не рассчитывала. Следовательно, у нее имелись все основания избегать воспоминаний о молодости и возрасте. Любопытно, что все образы, скрывавшие искомую фамилию, были связаны с этими темами, но вот звуковые ассоциации практически отсутствовали».

и) Иначе и тоньше мотивируется забывание имени в примере, который я цитирую со слов самого субъекта.

«На экзамене по философии, которая у нас была побочным предметом, экзаменатор задал вопрос об учении Эпикура и затем спросил, знаю ли я, кто развивал это учение в позднейшее время. Я назвал Пьера Гассенди – имя, которое я слышал двумя днями раньше в кафе, где о нем говорили как об ученике Эпикура. На вопрос удивленного экзаменатора, откуда я это знаю, я смело ответил, что давно интересуюсь Гассенди. Результатом стала высшая отметка в табеле, но вместе с тем у меня проявилась упорная склонность забывать имя Гассенди. Думаю, что это моя нечистая совесть тому виной; несмотря на все усилия, я теперь никак не могу удержать это имя в памяти. Я и тогда не должен был его знать».

Чтобы получить правильное представление о нежелании этого человека вспоминать тот экзамен, следует принять во внимание, что этот человек высоко ценит докторскую степень, которая должна ему заменить многое иное.

к) Здесь я приведу еще один пример забытого названия города. Возможно, он покажется не таким простым, как более ранние, но любому, кто достаточно хорошо разбирается в исследованиях подобного рода, этот пример послужит наглядным и убедительным доказательством. Название города в Италии ускользнуло из памяти человека в силу большого сходства этого названия по звучанию с женским именем, с которым был связан ряд аффективных воспоминаний (последние, разумеется, излагаются не полностью). Шандор Ференци из Будапешта, который сам наблюдал этот случай забывания, работал с ним так, как обычно работают со сновидениями или невротическими представлениями; на мой взгляд, такой подход выглядит вполне оправданным.

«Сегодня я встречался со знакомыми, и разговор зашел о городах Северной Италии. Было сказано, что там до сих пор заметны следы австрийского влияния. Прозвучали названия нескольких городов, и я хотел добавить еще один, но название вдруг ускользнуло от меня, хотя я провел там два очень приятных дня; этот факт не слишком-то согласовывался с теорией забывания Фрейда. Вместо имени, которое я тщился вспомнить, на ум приходили только ассоциации – Капуя, Брешия, брешийский лев[29].

Мысленно я воображал этого “льва” в форме мраморной статуи, этакого материального предмета; однако сразу же стало понятно, что он больше похож не на льва с памятника свободе в Брешии – этот памятник я видел лишь на открытках, – а на другого знаменитого мраморного льва, с памятника погибшим в Люцерне: это памятник швейцарским гвардейцам, которые пали, защищая Тюильри[30]. Миниатюрная копия этого монумента стоит у меня на книжной полке. Тогда наконец вспомнилось позабытое название – Верона.

Я мгновенно сообразил, что послужило причиной моей амнезии. Во всем виновата бывшая служанка моих знакомых. Ее звали Вероника (Верона по-венгерски), и у меня она вызывала сильное неприятие своей отталкивающей внешностью, пронзительным и хриплым голосом – и неуемным напором, который она не стеснялась выказывать, словно считая, что ей все позволено. Она была настоящим тираном для детей моих знакомых, и это тоже меня злило. Когда возникло это осознание, стали понятными и замещающие ассоциации.

С Капуей все просто – это caput mortuum, голова мертвого тела. Я часто сравнивал в мыслях голову Вероники с мертвой головой. Венгерское слово kapzsi (жадный) выступало, несомненно, дополнительным признаком в этом отношении. А еще я отыскал прямые ассоциативные пути, которые связывали Капую и Верону как географические объекты – и как итальянские слова, имеющие один и тот же ритм.

То же самое верно и для Брешии, но здесь ассоциация шла более извилистым, обходным путем.

Моя неприязнь к служанке одно время достигла такой степени, что я буквально на дух не переносил Веронику и не раз удивлялся вслух тому, что эта женщина может кому-то показаться привлекательной и быть для кого-то возлюбленной. “Да от ее поцелуев стошнит!”[31] – восклицал я. Вдобавок эта женщина давно и прочно связывалась в моем подсознании с погибшими (швейцарскими гвардейцами).

Брешию часто упоминают – по крайней мере, в Венгрии – в связи с другим диким животным (не со львом). Самым ненавистным в Венгрии и на севере Италии является имя генерала Хайнау, широко известного как “Гиена Брешии”[32]. В общем, одна цепочка размышлений вела от злобного тирана в Брешии к городу Верона, а другая – к образу животного с хриплым криком, привычного к осквернению могил (отсюда, полагаю, в моем воображении возник памятник погибшим), и далее к мертвой голове и неприятному голосу Вероники – жертвы грубого насилия со стороны моего бессознательного; в свое время служанка бесчинствовала в доме моих знакомых ничуть не менее злобно, чем австрийский генерал, подавлявший восстания венгров и итальянцев.

Люцерн – это воспоминание о лете, когда Вероника вместе со своими хозяевами была в окрестностях города Люцерн, на одноименном озере. Швейцарская гвардия, в свою очередь, напоминала, что служанка держала в узде не только детей, но и взрослых, как бы примеряя роль Garde-Dame (дуэньи, букв. «надзирательницы за дамами»).

Нужно отметить, что эта моя неприязнь к Веронике давно осталась в прошлом, если говорить о сознательном мышлении. С течением времени наружность и манеры служанки изменились в лучшую сторону, и я мог смотреть на нее, пусть у меня находилось мало поводов для таких встреч, уже без содрогания. Зато мое бессознательное, как обычно, продолжало цепляться за [более ранние] впечатления: оно “привязано к прошлому и обидчиво”.

Что касается Тюильри, это намек на другого человека, на пожилую француженку, которая во многом и вправду “надзирала” за женщинами в доме моих знакомых; ее уважали все, от мала до велика, – уважали и, несомненно, побаивались. Некоторое время я учился (eleve) у нее французскому языку. Слово eleve напомнило также, что, будучи в гостях у зятя хозяина дома, в северной Богемии, я находил крайне забавным следующее обстоятельство: местные жители называли учеников в тамошней школе лесного хозяйства Loewen, львами. Это занимательное воспоминание, возможно, также сыграло свою роль в мысленном переходе от образа гиены к образу льва».

л) Следующий пример показывает, как личный комплекс, который преобладает в конкретный момент времени, может привести к забыванию имени по какой-то крайне смутной причине.

«Двое мужчин, один зрелого возраста, другой помоложе, полгода назад вместе путешествовали по Сицилии и теперь обмениваются впечатлениями о тех приятных и памятных днях. “Так, – сказал младший, – как же называлось место, где мы ночевали перед тем, как отправиться в Селинунт? Не Калатафими ли?” Старший возразил: “Конечно, нет, но я забыл название, хотя отчетливее всего помню подробности нашего пребывания там. Стоит мне встретить кого-то, кто тоже теряет слова, и я сразу все забываю. Давайте попробуем вспомнить. Единственное, что приходит мне в голову, – это Кальтаниссетта, но это явно не оно”. “По-моему, – сказал юноша, – название начиналось с буквы W или содержало эту букву”. “Но в итальянском языке нет такой буквы”, – ответил старший. “Вообще-то я имел в виду букву v, а w назвал потому, что привык к ней в нашем языке”. Пожилой мужчина стоял на своем: “Мне кажется, я позабыл почти все сицилийские названия; так что предлагаю поставить эксперимент. Например, как называлось место на холме, в древности оно звалось Энной? О, вспомнил: Кастроджованни”. Тут молодой человек наконец восстановил в памяти искомое название. “Кастельветрано!” – воскликнул он, явно довольный тем, что смог обнаружить букву v, на наличии которой настаивал. Старший не сразу, но согласился, а потом, когда принял это название, счел своим долгом объяснить причину забывания. “Очевидно, вторая половина этого названия, – vetrano, звучит очень похоже на слово “ветеран”. Я стараюсь избегать мыслей о старости, и мое сознание выкидывает странные шутки, когда о возрасте все-таки напоминают. Например, недавно я в самых нелепых выражениях обвинил своего близкого друга – мол, тот оставил юность далеко позади; а провинился он лишь тем, что однажды, среди лестных замечаний на мой счет, обмолвился, что я уже не молод. Еще один признак того, что мое сопротивление направлено против второй половины названия Кастельветрано, – это подставное имя Кальтаниссетта, со схожей первой половиной слова”. “А что насчет самой Кальтаниссетты?” – спросил юноша. Пожилой мужчина ответил, что это название всегда казалось ему ласковым прозвищем для молодой женщины. Чуть погодя он добавил: “Конечно, Энна – тоже замещающее название. Теперь-то я понимаю, что название Кастроджованни закрепилось в памяти благодаря рационализации; тут тебе giovane (молодой), а в позабытом названии Кастельветрано прятался ветеран”».

Зрелый мужчина полагал, что сумел объяснить забывание названия. При этом никто не потрудился установить причину выпадения этого названия из памяти его более молодого спутника.

* * *

Не только мотивы, но и механизмы управления забыванием имен заслуживают нашего внимания. В немалом числе случаев имя забывается не потому, что оно само порождает такие мотивы, а потому, что – благодаря сходству по звучанию – оно как бы накладывается на другое имя, против которого эти мотивы и вправду действуют. Если ослабить указанные признаки, распознать аналогичные явления будет намного проще, как показывают следующие примеры.

м) Сообщение доктора Эдуарда Хитшманна[33]: «Господин Н. хотел сообщить собеседнику название [венской] книготорговой компании Гильхофера и Раншбурга. Но, сколько он ни старался, на ум ему приходило только название “Раншбург”, хотя саму контору он знал прекрасно. Он вернулся домой в легком раздражении и счел свою досаду достаточным поводом для того, чтобы разбудить брата, который, по-видимому, уже лег спать. Его брат ничуть не затруднился с правильным ответом. Тут господину Н. в качестве ассоциации с фамилией Гильхофер вспомнилось название Гайльхоф: так называлось местечко, где он несколько месяцев назад совершил памятную прогулку с привлекательной молодой дамой. На прощание дама преподнесла ему подарок с надписью: “На память о счастливых часах в Гайльхофе” (Gallhofer Stunden – букв. “Часы Гайльхофа”. – Ред.). За несколько дней до того, как название забылось, этот подарок был случайно и сильно поврежден – господин Н. слишком поспешно закрывал ящик стола. Он воспринял случившееся с некоторым чувством вины, ибо имел представление о значимости симптоматических действий[34]. Его чувства к упомянутой даме между тем были двойственными: он, конечно, ее любил, но испытывал сомнения относительно необходимости в женитьбе».