— У вас были тяжелые роды? — спросил полковник Гущин.
— Не просто тяжелые… я его родила, и сразу у меня наступила клиническая смерть. Конечно, я этого не помню, мне потом уже сказали. Вытащили меня врачи с того света. Я считала — ну, здоровье мое такое, натура женская слабая. Но это он меня прикончить пытался.
— У вас началась послеродовая горячка? — спросил Макар, несмотря на то что ему приказали «заткнуться».
Клавдий Мамонтов понял — Макар вспоминает собственную мать, потерявшую разум из-за такой горячки. Несчастье всей их семьи…
— Какая еще горячка? Я пережила клиническую смерть. — Ева вела их в самую чащу. — Я побывала на том свете — пусть и на две минуты, но все же я умерла. А после меня зачем-то вернули сюда. И теперь я знаю зачем — чтобы я открыла всем глаза на отродье… На того, кто в чужой личине… На зверя в облике человеческом. Как открыли глаза мне.
— Вы ведь недавно вышли замуж за Зайцева? — полковник Гущин нащупывал слова так же осторожно, как отводил от лица ветки кустов, через которые они сейчас буквально продирались. — А кто отец Адама?
— С Иваном у нас давний роман, мы встречались с ним много лет, но не оформляли отношения — его жена болела, и он ее не бросал. А насчет молодости моей — девчонкой, еще до встречи с Иваном, я гулять любила. Мать не слушала. Жила своим умом. По глупости считала, что… ну, случайная связь, от которой залетела я, забеременела… Но теперь-то я точно знаю.
— Что вы знаете, Ева?
— Он не от человека рожден. Он в чужой личине.
«Кто бы стал продолжать подобный разговор и в таком ключе дальше?» — подумал Клавдий Мамонтов. Вызвали бы санитаров из психушки. Однако полковник Гущин с безумной беседы не прекращал. И Мамонтов знал почему — его не просто встревожили, его напугали призывы Евы «убить» ее сына Адама. Гущин пытался одновременно и взять ситуацию под контроль, и просчитать ее последствия.
— Что ваш муж обо всем этом говорит? Вы ведь делитесь с ним своими мыслями, страхами? — Гущин задал следующий вопрос.
— Он мне не верил и не верит… а сейчас он занят только собой. Он от рака умирает. — Ева вздохнула горько. — Ни врачи, ни я, ни Вася помочь ему уже не можем. Он оставил меня наедине с отродьем… Не вмешивается в наш поединок, наверное, считает меня больной, психичкой. Я не в обиде на него. Видите, о защите умоляю не мужа, а вас — полицейских. Вы — последняя соломинка, за которую я схватилась. Моя последняя надежда.
— Но что-то ведь стало катализатором, толчком к такой пугающей вас ситуации? Ева, скажите мне правду, — Гущин вещал проникновенно — впереди среди деревьев показалась медная крыша дома Зайцевых.
— Как только он появился у нас в доме, как только он к нам переехал, он почти сразу решил разделаться со мной и с мужем. Мужа рак пожирает, а меня он… выродок хотел убить.
— Как он вас хотел убить?
— Прокрался ко мне ночью в спальню, — Ева остановилась, вглядываясь в свой дом, где ее бедная безумная душа не ведала покоя. — Хорошо, что я проснулась. Меня как в сердце ударило — вставай, спасай себя! А то бы он мне спящей размозжил голову — бах! И мозги по подушке.
Клавдий Мамонтов ощутил знакомый холодок внутри —
— Чем он вас хотел ударить по голове? — спросил он Еву.
— Тяжелым совком для золы… совок для камина нашего. Он прокрался ко мне в спальню. Приволок на совке двух жаб.
— Жаб? — встрял Макар.
ebooksa