Сельсовет занимал одну комнату, за перегородкой был клуб, и там на деревянных скамьях сидели испуганные женщины. Среди темных платков виднелись изодранные шапки мальчишек, да у стариков печально свесились седые головы. Всех их, старых и малых, согнали сюда сразу после казни.
Липатыч, осторожно ступая, прошел вперед и скромно сел возле глуховатого Мокея Ильича. Не было ни шума, ни махорочного дыма, лишь порой раздавались скорбные вздохи. Липатыча, видимо, тяготило это зловещее молчание. Поерзав, он наклонился к старику.
— Вот ведь сердце у нее какое. Кто бы мог подумать? Сама на себя петлю накинула.
Мокей Ильич замотал головой, кряхтя поднялся, постукивая палкой, пошел на другое место.
— Посмотрим, кто на тебя накидывать будет, — сказал сзади женский голос.
Липатыч оглянулся, съежился и пересел на окно. Здесь он и просидел все время молча, глядя на носки немецких сапог, к которым он уже успел подбить новые подметки.
После всех, громко стуча клюкой, ввалилась Малинка, в мужском романовском полушубке, здоровая и толстая как дубовая ступа. Ни на кого не глядя, села на середину пустой скамьи, и сразу запахло лежалой овчиной, нафталином и еще чем-то неприятно затхлым.
По краям низенькой сцены стояли автоматчики, а между ними за столом сидел штурмбанфюрер Хартунг. Он не снял даже кожаных перчаток. Когда зал заполнился и еще один автоматчик вытянулся у двери, Хартунг поднялся и произнес короткую речь. Он говорил, что коммунистов и партизан надо вешать, и тот, кто знает, где таковые находятся, должен прийти и сказать немецкому командованию. За это будут выдаваться награды. Хартунг не особенно полагался на знание языка и, кончив речь, спросил, все ли его поняли.
Сделалось так тихо, что было слышно, как на улице глухо отдаются шаги часовых. И вдруг в уши ворвался визгливый крик Малинки:
— Правильно! Их и без наград вешать надо! Да! Довольно! Натерпелись от их власти, хватит! — задохнувшись, бешено застучала клюкой.
— Смотри, Авдотья, наплачешься еще, и про Советскую власть вспомнишь, — довольно внятно сказала Громыхалина Фрося.
Малинка вконец остервенилась:
— Не вякай, дура, все знают, что муж у тебя партеец. Да!
На секунду воцарилась страшная тишина.
— Все знают, да молчат. Одна ты выскочила, — назидательно произнесла бабка Агафья. — Стыдно! Старая ведь уже. О душе пора подумать, а ты грех такой на себя берешь.
Малинка, стянутая полушубком, медленно, как танковая башня, стала поворачиваться к говорившей.
Хартунг лениво поднял руку в черной перчатке. Они ссорятся между собой. Это хорошо. Не надо им мешать. Только зачем так громко.
— Матка, тихо надо!
Но Малинка уже ни на кого не обращала внимания.
— Не одну ее повесить надо. Да! Вот этот еще…
ebooksa