Агония

— Мне кажется, ты стал много курить, — заметила, когда они вышли из супермаркета.

— Тебе кажется.

Вот и весь разговор. В последнее время так постоянно.

Сестре все время хотелось сказать Вадиму что-то небанальное, чем-то немедленно помочь. Но небанальностей не выходило, а банальности он слушать не желал.

— Хотя бы на похороны могли прийти…

Они обернулись на голос Анны Игоревны. Она шла позади них с букетом красных роз, вся в черном. Наверное, собралась на кладбище. Говорят, она целыми днями сидела у могилы Владика.

— Вадим, пожалуйста, пойдем, не надо с ней разговаривать, — умоляюще попросила Светлана, зная, что ничем хорошим это не закончится. Крепко взяв брата под руку, она попыталась увести его, но Вадим будто в землю врос.

— Света, иди в машину, — со сталью в голосе сказал Шамрай, — я хочу кое-что сказать Анне Игоревне.

Сестра послушалась. Забрала у него из рук супермаркетовский пакет и медленно пошла к припаркованному чуть дальше «мерседесу».

— Ни слова соболезнования…

— Не до соболезнований было.

— Не дай бог тебе узнать, каково это — терять детей, — зло сказала женщина. Лицо ее казалось вытянутым из-за глубоко запавших щек.

В груди у Шамрая жарко и болезненно полыхнуло. Чувства задеть легче, чем разум, и чужая злоба, как ни прячься, жалит до самого сердца.

Свою злобу он тоже не стал сдерживать:

— Лучше вообще не иметь детей, чем вырастить такого ублюдка, каким был ваш сын.

— И не стыдно тебе говорить такие вещи, — скривилась Анна Игоревна и отпрянула, как от пощечины.

— Не стыдно. Вы сами сделали его таким. Вы его таким вырастили. Позволили ему стать монстром. Вы разрешали ему все, внушив, что он особенный, а его надо было лечить. Все должны были знать о его болезни. Мы должны были об этом знать!

— Он и был особенным. Все его таким и считали.

— Все, кроме меня.

— Да, — все же признала она, — и это его очень задевало.