– В настоящее время он путешествует. Однако я немало удивлен…
– Вы поддерживаете с ним переписку? – продолжал расспросы незнакомец.
– Да, однако я не понимаю…
– Тогда сообщите ему, – продолжал старик, – что Эмилия его по-прежнему вспоминает, и, если он желает знать разгадку тайны, близко касающейся и его собственного семейства, ему надлежит приехать.
С этими словами старик сел в карету, и, прежде чем Фердинанд опомнился, она скрылась из виду.
Напрасно Фердинанд осматривался в поисках кого-нибудь, кто сказал бы ему имя незнакомца. Все гости уже разошлись или разъехались. Фердинанд собирался уже, вопреки законам приличия, обратиться к самому пастору, так приветливо его принявшему, но двери дома как раз закрыли. Ему ничего не оставалось, как, отложив расспросы до утреннего визита, искать свою гостиницу.
В первое время после отъезда из замка думать об Эмилии значило для Фердинанда заново переживать свое страшное приключение; вскоре он отправился путешествовать и среди новых впечатлений вспоминал о ней еще меньше. После его рассказа и неожиданного обращения незнакомца память Фердинанда стала пробуждаться, а с нею и любовь к Эмилии, но если прежде это чувство только зарождалось, то нынче оно расцвело полным цветом. В прекрасной блондинке, представлялось ему, он узнавал черты Эмилии, но Эмилии повзрослевшей. Вспоминая ее облик, взгляд, тембр голоса и изящество движений, он все больше убеждался в этом сходстве. Она вскрикнула от ужаса, когда он повторял слова старого графа о будущей смерти детей, она тотчас исчезла по завершении рассказа, она была знакома с его семьей (когда прекрасная блондинка повествовала о Юлиане, она, сама того не подозревая, рассказала историю его сестры) – все подтверждало предположение Фердинанда.
Всю ночь Фердинанд гадал, сомневался и строил планы; он едва дождался утра, которое должно было рассеять его сомнения. Пастора он снова застал за музицированием и вскоре нашел предлог, чтобы осведомиться о некоторых вчерашних слушателях.
Но, к несчастью, расспросы о прекрасной блондинке и загадочном незнакомце почти ни к чему не привели. Накануне вечером пастор был слишком поглощен музыкой, чтобы задумываться о своих гостях, Фердинанд же не сумел настолько точно описать одежду и прочие приметы интересовавших его особ, чтобы хозяин дома понял, о ком идет речь.
– Жаль, что ушла моя жена, – сказал наконец пастор, – от нее бы вы в точности узнали все, что нужно. Судя по вашему описанию, светловолосая дама – это, должно быть, фройляйн фон Хайнталь, но…
– Фройляйн фон Хайнталь? – не сдержался Фердинанд, но тут же взял себя в руки.
– Мне так кажется. Вам она знакома?
– Просто я заметил некоторое фамильное сходство и предположил, что ваша гостья может быть молодой графиней Вартбург, поскольку брат графини подобен ей лицом.
– Это тоже возможно, – допустил пастор. – Стало быть, вы были знакомы с несчастным графом Вартбургом?
– Несчастным? – удивился Фердинанд.
– Похоже, вы не слышали о трагическом событии, приключившемся недавно в замке Вартбург? Молодой граф ознакомился во время своих странствий со многими прекрасно устроенными парками, и ему захотелось украсить живописное окружение собственного замка новыми затеями. Этим планам, как показалось графу, мешали руины древней башни, и он распорядился их снести. Безуспешно убеждал его садовник, что руины, если глядеть из одного замкового флигеля, очень удачно замыкают перспективу величественной липовой аллеи и что новые сооружения рядом с ними будут выглядеть еще романтичнее. Убеленный сединами слуга, состарившийся на службе семейству, в слезах умолял господина пощадить почтенную реликвию прежних веков. Рассказывали даже, будто с этой руиной, согласно древнему заклятию, связано само существование рода Вартбург.
Граф, будучи просвещенным человеком, к этим речам не прислушивался, а возможно, что и напротив, еще прочнее утвердился в своем намерении. Пришли рабочие; стены, скрепленные со скалами, долго сопротивлялись инструментам и даже пороху: казалось, их строили на веки вечные.
Но мощь разрушения в конце концов победила. Одна из скал подалась и провалилась в глубокую пещеру, отверстие которой, скрытое камнями и кустарником, долгое время никто не замечал. Узрев в дневном свете обширное подземелье со сводами, опиравшимися на мощные столбы, все поспешили туда на разведку, а прежде прочих – молодой граф.
Торопясь удовлетворить свое любопытство, граф с двумя слугами спустился в подземелье по канату. Там они нашли ржавые цепи, прикрепленные к монолитам, после чего сделалось ясно, для чего предназначалось в прежние времена это помещение. Сбоку у стены исследователи увидели человеческие останки в женском платье по древней-предревней моде, удивительно хорошо сохранившиеся. Рядом лежал распавшийся на части скелет. Слуги рассказывают, что при виде тела молодой граф с ужасом воскликнул: «Боже праведный, да ведь это та, чей портрет убил мою невесту!» Лишившись чувств, он рухнул на землю рядом со скелетом, и тот от сотрясения рассыпался в прах.
Графа в бессознательном состоянии вынесли из ужасного склепа, усилиями врачей он остался жив, однако рассудок к нему так и не вернулся. Быть может, всему виной был затхлый воздух подземелья, но через несколько дней граф, по-прежнему в бреду, умер. И вот что странно: со смертью графа его род прервался, и произошло это после разрушения древней башни. Действительно, в этом старинном семействе не осталось ни одного отпрыска мужского пола, а посему придется обратиться к тайным наследственным распоряжениям, удостоверенным еще императором Оттоном, – они лежали до поры до времени под замком в семейном архиве, их содержание почиталось фамильным секретом и передавалось изустно от отца к сыну. Верно и то, что приблизительно полугодом раньше картина убила невесту молодого графа.