— Ну что, поговорим, Ники? — низким и урчащим голосом предлагает он, вспарывая моё тело новой волной возбуждения.
Таким голосом только заняться сексом предлагают.
Язык у меня онемел, дыхание стало сбиваться от бешеного пульса, так что какие тут могут быть разговоры!
— Вероника! — подхлестнул меня, что я даже глаза прикрыла, впиваясь пальцами в деревянную скамейку подо мной.
На секунду взбесилась от собственного сексуального бессилия конкретно перед этим человеком. Ведь он даже меня пальцем ещё не коснулся, а я уже вся готовая. Ужас!
— Нет! — хриплю в ответ. — Не сейчас, — и решительно вскакиваю со скамейки.
Бежать! К чертовой матери и дальше пока ещё могу двигаться.
— Действительно, поддерживаю, — почти радостно восклицает Яровой, а дальше события идут в полный разрез с моими представлениями.
Сильные пальцы ловят моё запястье, дёргают на себя и вуа-ля, я уже восседаю на мужских коленях, как на коне, лицом к лицу.
— Что за дичь, Захар Панталонович!? Я же запретила меня трогать!
— А не надо было так на меня смотреть, Ванилька!
И мои последующие возгласы тонут в жадном поцелуе. Отстраниться от пожирающего мои губы и уже языка рта не получается из-за крепкой ладони, что держит мой затылок. Спрыгнуть или хотя бы сползти с коленей тоже невозможно, так как вторая рука Захара придавила моё бедро к его телу, словно многотонная плита, и при каждой попытке освободиться только сильнее впечатывает в свой внушительный стояк.
Мать честная! Как тут сопротивляться?!
Никак, Вероника! Лови кайф! — советовал счастливый внутренний голос, явно потопленный во всплеске моего недотрахоза.
Капитуляция перед этим богом Тором ознаменовалась моим задушенным в поцелуе стоном. Мои ручонки с наслаждением вцепились в голые мужские плечи, сминая влажную кожу и спеша в шевелюру на затылке. От нашего непрекращающегося поцелуя голова кружилась, поэтому вцепилась в волосы, пропуская между пальцами, чтобы вдруг случаем не упасть. Чувствую, что от моей активности Захар совсем осмелел. Выпуская мою голову из плена, обеими ладонями вцепился в мои бедра, чтобы в следующем рывке окончательно усадить меня на свой очень большой стояк.
В этот раз на мой тихий стон раздался его хриплый рык, и он вцепился в мою шею как лев в последней схватке его жизни.
— Чёрт, полегче! — взревела я, чуть ли не кончая от этой дикой ярости Ярового, изливающейся на моё порочное тельце.
— Да я тебя порвать сейчас готов! Это же ты! Ты! Ты! Мать твою… — и, видимо, теряя связь с русской речью, снова кусается. В этот раз в плечо, сдёргивая грубым рывком лёгкий кардиган.
Он меня сейчас точно сожрёт!
— Захар, прекращай зверствовать, — не совсем уверенно прошу его, при этом моё тело прогибается в мужских руках и подставляется ещё больше под его терзающие укусы. — Сам же утром заявил, что не кусачий, а теперь как оборотень.