— Не хочешь рассказывать?
— Почему же? Очень даже хочу. Мне приятно, что ты интересуешься мною не только в качестве приложения к компьютеру и ксероксу.
— Я интересуюсь тобой в комплексе. Ещё и как приложением к кофейному аппарату, телефону и машине.
— Спасибо. Ты добрая.
— Париж так на меня влияет. Ладно, Настя. Просто я подумала, а почему ты до сих пор не замужем, а?
— Да кто же меня возьмёт! — с горечью воскликнула подруга. — Такую жирную!
— Хватит на себя наговаривать.
— Это объективное мнение сотни самых разных людей.
— Да неужели? Плевать на них! Главное — что ты сама думаешь о себе. В крайнем случае — что думают значимые для тебя люди. Вот я — твоя драгоценная начальница — считаю, что ты весьма соблазнительная малышка.
Настя так долго молчала, мёртвой хваткой вцепившись в руль (а его она обычно едва придерживает), что я начала волноваться.
— Эй, девушка, что с тобой?
— Лена, ты так больше не шути. Ты же сама называла меня толстой коровой и жирным мамонтом.
— Я?!
— Да, ты!
— Не выдумывай. Не может такого быть!
— Нет, серьёзно! Обзываешься и даже не замечаешь! А теперь говоришь, что я — соблазнительная малышка. И чему я должна верить? У меня сейчас сердце разорвётся на молекулы от перепада температур. Нельзя быть и жирным мамонтом, и соблазнительной малышкой одновременно!
Теперь я и сама умолкла и предалась невесёлым размышлениям.
Неужели всё это время я обращалась с Настей так же, или почти так же, как противная Элизабет обращалась с племянницей? По сути, мы с истеричной Элизабет были в одном лагере — в лагере преследователей. Мы обе глумились над несчастными жертвами.
Недочитанная книга заставила меня взглянуть на себя со стороны.
— А стоит мне прикоснуться к какой-нибудь малюсенькой трёхграммовой булочке, ты тут же начинаешь орать: Настя, ты опять жрёшь!? — желчно добавила помощница.