Эта подмена настоящих психических актов мышления, чувствования, желания псевдоактами со временем приводит к замещению истинной личности псевдоличностью. Подлинная личность – творец собственной психической деятельности. Псевдоличность является всего лишь агентом, который представляет ту роль, которую человек должен играть, но делает это под именем своего «я». Несомненно, человек может играть множество ролей и субъективно быть уверенным в том, что в каждой роли он – это «он». На самом деле во всех этих ролях он является тем, кто, как он полагает, от него ожидается; для многих, если не для большинства, подлинная личность удушается псевдоличностью. Иногда в сновидении, в фантазии или в результате опьянения может отчасти проявиться истинная личность, чувства и мысли, которых человек не испытывал годами. Часто это плохие мысли, которые человек подавлял, потому что боялся или стыдился их. Иногда, впрочем, это то, что для человека лучше всего, и подавление было следствием страха быть высмеянным или преследуемым за подобные чувства.
Психоаналитическая процедура – это в основном процесс, благодаря которому человек пытается открыть подлинную личность. «Свободная ассоциация» предназначена для того, чтобы обнажить истинные чувства и мысли человека, говоря правду; однако правда в этом смысле не подразумевает того факта, что человек говорит то, что думает, речь идет о самом мышлении – подлинном, а не приспособленном к тому, что ожидается. Фрейд подчеркивал подавление «плохих» вещей; представляется, что он в достаточной мере не видел, в какой степени «хорошие» вещи тоже подавляются в нашем обществе.
Потеря подлинной личности и подмена ее псевдоличностью оставляет человека в состоянии глубокой неуверенности. Он одержим сомнениями, поскольку, оказавшись по сути отражением ожиданий других людей, он в определенной мере утрачивает свою идентичность. Чтобы преодолеть панику, вызываемую такой потерей, он вынужденно становится конформистом и ищет свою идентичность в постоянном одобрении и признании другими. Если он сам не знает, кто он такой, по крайней мере другие будут это знать – если он ведет себя в соответствии с их ожиданиями; раз они знают, то и он узнает, если только поверит им на слово.
Превращение в современном обществе индивида в автомат усиливает беспомощность и неуверенность среднего человека. Таким образом, он оказывается готов к подчинению новому авторитету, который предлагает ему безопасность и избавление от сомнений. В следующей главе будут обсуждаться особые условия, которые были необходимы для того, чтобы это предложение было принято населением Германии; будет показано, что для ядра нацистского движения – нижнего среднего класса – был чрезвычайно характерен авторитарный механизм. В последней главе этой книги мы продолжим обсуждение превращения человека в автомат с точки зрения культуры нашей собственной демократии.
VI. Психология нацизма
В предыдущей главе наше внимание было сосредоточено на двух психологических типах: авторитарном характере и человеке-автомате. Надеюсь, детальное обсуждение этих типов поможет пониманию проблем, освещаемых в этой и в следующей главах: психологии нацизма с одной стороны и современной демократии – с другой.
При обсуждении психологии нацизма в первую очередь нужно рассмотреть предварительный вопрос: важность психологических факторов в понимании нацизма. В научном и еще более в популярном мнении часто бывают представлены две противоположные точки зрения: во-первых, что психология не дает объяснения такому экономическому и политическому феномену, как фашизм; во-вторых, что фашизм – по сути психологическая проблема.
Первый подход видит в нацизме следствие исключительно экономической динамики – экспансионистских тенденций немецкого империализма, или исключительно политический феномен – захват власти над государством одной политический партией, поддержанной промышленниками и землевладельцами-юнкерами; короче говоря, победа нацизма рассматривается как результат обмана со стороны меньшинства и принуждения большинства населения.
Второй подход гласит, что нацизм можно объяснить только в терминах психологии или, скорее, психопатологии. Гитлер рассматривается как безумец или невротик, а его последователи – как в равной мере безумные или психически неуравновешенные люди. В соответствии с таким объяснением, как считает Л. Мамфорд, истинные источники нацизма следует искать «в человеческой душе, а не в экономике». Он продолжает: «Всепоглощающая гордыня, наслаждение жестокостью, невротический распад – именно в этом, а не в Версальском договоре или некомпетентности Веймарской республики лежит объяснение фашизма».
По нашему мнению, ни одно из этих объяснений – упор на политические и экономические факторы и исключение факторов психологических или vice versa – не является корректным. Нацизм представляет собой психологическую проблему, но сами психологические факторы следует понимать как определяемые факторами социо-экономическими; нацизм является экономической и политической проблемой, но власть, которую он обрел над целым народом, можно понять только на основе психологии. В этой главе мы и будем заниматься психологическим аспектом нацизма, его человеческим основанием. Это ставит перед нами две проблемы: структуру характера тех людей, для которых он оказался привлекательным, и психологические характеристики идеологии, сделавшие нацизм столь эффективным инструментом воздействия на этих самых людей.
При рассмотрении психологического базиса успеха нацизма сразу же нужно провести дифференциацию: одна часть населения склонилась перед нацистским режимом без сильного сопротивления, но и без обожания нацистской идеологии и политической практики. Другую часть новая идеология сильно привлекала; эти люди были фанатично преданы тем, кто ее пропагандировал. Первая группа состояла в основном из рабочих, либеральной буржуазии и католиков. Несмотря на прекрасную организацию, особенно в рядах рабочего класса, эти люди, хотя и постоянно враждебные нацизму с момента его прихода к власти в 1933 году, не проявляли внутреннего сопротивления, как можно было бы ожидать на основании их политических убеждений. Их воля к противодействию довольно быстро иссякла, и с тех пор они не представляли угрозы режиму (за исключением, конечно, незначительного меньшинства, героически боровшегося с нацизмом все последующие годы). Психологически такая готовность подчиниться нацистскому режиму представляется по большей части следствием состояния внутренней усталости и безнадежности, которые, как будет показано в следующей главе, характерны для индивидов в настоящее время в демократических странах. В Германии имело место одно дополнительное обстоятельство, касавшееся рабочего класса: поражение, которое он потерпел после первых побед в революции 1918 года. В послевоенный период рабочий класс вошел с сильными надеждами на наступление социализма или по крайней мере несомненное улучшение его политического, экономического и социального положения; однако каковы бы ни были причины, последовал непрерывный ряд поражений, вызвавший полное разочарование. К началу 1930-х годов плоды тех первоначальных побед были почти полностью утрачены; результатом этого стало глубокое чувство смирения, разочарования в вождях, сомнения в ценности любой политической организации и политической активности. Они все еще оставались членами своих партий и осознанно продолжали верить в свои политические доктрины, но глубоко внутри многие отказались от всяких надежд на эффективность политической деятельности.
Дополнительный стимул для лояльности нацистскому правительству со стороны большинства населения начал действовать после прихода к власти Гитлера. В его руках была теперь политическая власть, и для миллионов немцев правительство Гитлера стало идентичным с «Германией». Бороться с ним означало отгородиться от сообщества немцев; когда остальные политические партии были распущены и нацистская партия «стала» Германией, оппозиция ей означала оппозицию Германии. Представляется, что для среднего человека нет ничего более мучительного, чем чувство отстранения от большей группы. Как бы гражданин ни отвергал принципы нацизма, если ему приходилось выбирать между одиночеством и чувством принадлежности к Германии, большинство выбирало именно последнее. Можно наблюдать множество примеров того, как человек, не будучи нацистом, защищает нацизм от критики иностранцев, потому что считает, что нападки на нацизм – это нападки на Германию. Страх одиночества и относительно слабые моральные принципы помогают любой партии завоевать лояльность большой части населения, как только партия захватывает власть в государстве.
Эти соображения приводят к аксиоме, важной для понимания проблем политической пропаганды: любые нападки на Германию как таковую, любая недоброжелательная пропаганда, касающаяся «германцев» (вроде клички «гунны» – символа последней войны) только усиливает лояльность тех, кто еще не полностью отождествляет себя с нацистской системой. Эта проблема, впрочем, может быть полностью разрешена не умелой пропагандой, а победой основополагающей истины во всех странах: этические принципы выше существования нации – придерживаясь этих принципов, индивид присоединяется к сообществу всех, кто разделяет, разделял в прошлом и будет разделять в будущем это убеждение.
По контрасту с негативным или безропотным отношением рабочего класса и либеральной и католической буржуазии, нацистская идеология была с энтузиазмом принята низами среднего класса – мелкими лавочниками, ремесленниками и белыми воротничками.
Представители старшего поколения среди них являлись более пассивной массой; активными борцами были их сыновья и дочери. Для них нацистская идеология – дух слепого подчинения вождю, ненависть к расовым и политическим меньшинствам, жажда завоеваний и властвования, возвеличение германского народа и «нордической расы» – обладали чрезвычайной эмоциональной привлекательностью, и именно это сделало их ярыми почитателями нацистского режима и борцами за его цели. Ответ на вопрос о том, почему нацистская идеология оказалась столь привлекательной для низов среднего класса, следует искать в социальном характере этой группы населения, который очень отличался от настроений рабочего класса, верхушки среднего класса, высших классов и знати. Определенные черты характера были свойственны низам среднего класса на протяжении всей их истории: любовь к сильным, ненависть к слабым, ограниченность, недоброжелательство, скупость как в чувствах, так и в деньгах, и в первую очередь аскетизм. Их представления о жизни отличались узостью, они с подозрением и ненавистью относились к незнакомцам, с завистью и любопытством – к соседям, рационализируя зависть как моральное осуждение; вся их жизнь подчинялась принципу скудости, как в экономическом, так и в психологическом плане.
Говоря о социальном характере нижнего среднего класса, не следует думать, что такая структура характера не была свойственна рабочему классу тоже. Она была
Хотя, несомненно, социальный характер низов среднего класса сложился задолго до войны 1914 года, верно также и то, что послевоенная ситуация усилила именно те его черты, которые находили особенный отклик в нацистской идеологии – стремление к подчинению и жажду власти.
В годы, предшествовавшие немецкой революции 1918 года, экономическое положение этой категории населения – мелких независимых предпринимателей и ремесленников – ухудшалось, однако не было отчаянным; существовал ряд факторов, делавших его стабильным.
Авторитет монархии не подвергался сомнению; опираясь на нее и идентифицируясь с ней, представитель низов среднего класса обретал чувство уверенности и нарциссической гордости. Столь же незыблем был авторитет религии и традиционной морали. Роль семьи как надежного убежища от угроз враждебного мира по-прежнему была велика. Индивид чувствовал, что принадлежит к стабильной социальной и культурной системе, в которой занимает вполне определенное место. Его подчинение и лояльность существующей власти являлись удовлетворительным разрешением его мазохистских устремлений; однако он не доходил до крайностей в подчинении чужой воле и сохранял чувство значительности собственной личности. Недостаток его уверенности в себе и агрессивности компенсировался силой власти, которой он подчинялся. Короче говоря, его экономическое положение было еще достаточно прочным, чтобы давать ему ощущение гордости за себя и относительной безопасности, а власть, которой он подчинялся, была достаточно сильна, чтобы обеспечить ему дополнительную уверенность, если ее не давало его собственное положение.
В послевоенный период ситуация значительно изменилась. Главным было ускорение экономического упадка старого среднего класса; этот процесс усиливался инфляцией, достигшей к 1923 году своего максимума и почти полностью исчерпавшей финансы, накопленные за многие годы труда.
ebooksa