— …оставаясь незамеченным? Я считаю, что это исключено. Генератор тока работает довольно шумно. Что касается меня, то я бы снял номер в отеле, где-нибудь в районе на отдалении до двух километров. Взял бы твердофазный лазер, поставил его на балкон, генерировал луч и послал его в направлении местности. Потом пошел бы в толпу, имея с собой маленькую, незаметную коробочку, уловил бы ею луч и перенаправил на датского прыгуна.
— А нужен ли мне для всего этого помощник?
— Я думаю, можно справиться одному.
— А где мне взять такой аппарат?
— В универмаге его купить нельзя. Но если в этом хорошо разбираться, то такую штуку можно смастерить самому.
Еннервайн достал блокнот и записал данные, которые представляли для него интерес: отель в радиусе двух километров, балкон с видом на территорию трамплина.
— Беккер, вы говорили о маленькой, незаметной коробочке. Как она могла бы выглядеть?
— Как сумочка. Как свернутая газета. Как толстый томик со стихами Гельдерлина. Все, что может иметь с собой фанат прыжков с трамплина.
— Как фотоаппарат?
— Превосходно! Таким предметом можно замаскировать операцию как фотографирование.
— Спасибо, Беккер, вы мне очень помогли.
Еннервайн выключил мобильный телефон и пошел задумчиво дальше. Уже показалась клиника. Он собственно планировал задать несколько вопросов лечащему врачу относительно Сёренсена. Но тут у него возникла мысль, что, пользуясь случаем, он мог бы просто зайти в неврологическое или психиатрическое отделение и спросить о шансах на лечение временной акинетопсии, просто так, между прочим, тактично и не опасаясь за дальнейшую профессиональную судьбу. Но не было бы это одновременно глупо и подозрительно? Не почувствует ли психиатр или невролог сразу же, что с ним что-то не в порядке?
Уже год как у него не было тяжелого, длящегося более нескольких секунд приступа, ему всегда удавалось подавлять приступы при первых признаках и сократить их до секунд или долей секунд. Когда у него случался стресс, потому что он слишком много работал, тревожные сигналы в его голове издавали резкий звук, тогда он знал, что очень быстро и решительно должен принимать контрмеры. Следовало в ту же секунду бросить все, снять напряжение и расслабиться, расслабиться. Так как если он допустит приступ, то из одного кадра у него получится целый фотоальбом, и не будет возможности повлиять на скорость перелистывания этого фотоальбома. Он не сможет больше принимать участия в нормально текущей жизни. Как раз перед этим во время совещания в служебном кабинете он пережил такую секундную атаку. Мария встала, чтобы взять кофейник. Ее туловище находилось поперек стола, когда картинка остановилась, моментальный снимок, мир ужасающе остановился. Цветной шарф Марии немножко отделился и поплыл свободно в воздухе. Еннервайн услышал, как Штенгеле спросил о его самочувствии, как остальные продолжали разговаривать, он слышал также, что Мария бесшумно налила кофе в чашку и после этого начала также бесшумно его мешать — застывший стоп-кадр сюда вообще не подходил. И только в следующем изображении Мария снова сидела за столом, казалось, что она рывком перепрыгнула туда. Мир медленно стал вращаться вокруг него обычным способом, и шумы постепенно стали соответствовать изображениям. Так не могло продолжаться дальше. Ему нужно обязательно открыться психологу. После окончания этого дела.
У клиники его уже ждал плешивый главный врач. Еннервайн договорился с ним по телефону.
— Входите, — сказал доктор. — Я уже тоже думал, что вы когда-нибудь появитесь здесь. Вы пришли по поводу Сёренсена, не так ли?
— Да, у меня еще несколько вопросов.
— Вы хотите его видеть?
— Если это возможно, охотно.
— Пойдемте со мной.
Оба пошли по кривым коридорам больницы, сквозь окна иногда можно было увидеть трамплин для прыжков. Главный врач, вероятно, заметил, что Еннервайн бросал взгляд в его сторону.