Пропавшие девушки

— Да. Где?

— Я заеду за тобой в два, — говорит он.

С волнением, смешанным с сожалением, выливаю водку в раковину.

Детектив Ричардс сидит на древнем на вид диване с твидовой обивкой в гостиной маленького бунгало в Эдисон-парке. Он выглядит старше, чем в моих воспоминаниях, хотя последний раз мы виделись года два назад. На голове и в усах больше седых волос. На нем такая же тенниска, какие он обычно носил на работе. Они были синие, серые или темно-коричневые. Но та, в которую он одет сегодня, слегка протерлась на плечах, и швы немного расходятся. Странное чувство — быть в гостях у этого человека. Видеть низенькое кресло горчичного цвета в углу, запылившееся малогабаритное пианино, несколько полупустых стаканов с водой, забытых на кухонной стойке. Это напоминает мне о том, как мало я на самом деле знаю об этом человеке. О человеке, который так хорошо поддерживал связь с моей матерью в течение стольких лет после исчезновения Мэгги. Который всегда отвечал на мои звонки и сидел со мной, если я приезжала — как правило, без предупреждения — в участок в Роджерс-парке, требуя новостей.

Сквозь венецианское окно, в просвете между кружевными занавесками я вижу Олсена. Прислонившись к машине, он курит сигарету. По-моему, я раньше не видела, чтобы он это делал. Должно быть, эта привычка осталась у него со времен работы под прикрытием. Чем ближе я его узнаю, тем больше задаюсь вопросом, как много осталось в нем с того времени, помимо закрашенных татуировок и явной ауры насилия. Даже сейчас он слегка сутулится и от этого больше похож на слоняющегося без дела прохожего, чем на детектива. Я не позволила ему войти в дом со мной. Сказала, что прощу его, если он даст мне поговорить с детективом Ричардсом наедине.

— Как он справляется? — спрашивает детектив Ричардс, сделав жест в направлении моего взгляда.

На подоконнике крутится, вертится и жужжит оса, разучившаяся летать. Между нами стоят два стакана переслащенного чая со льдом.

— Ну, вашего умелого подхода к людям он лишен, — отвечаю я. — Как и вашей предупредительности. Слышали о Неизвестной в прошлом году?

— Конечно. Читал отзыв на твою программу в «Трибьюн», — отвечает детектив Ричардс.

Он произносит это без каких-либо эмоций, как будто не собирается ни хвалить, ни упрекать меня. Впрочем, этот человек знает меня с тех пор, как мне было восемь. Именно он позвонил моей матери в ту ночь, когда отец напился, разбил машину о дерево, вылетел через лобовое стекло и почти сразу же скончался. Вряд ли этот человек когда-либо станет осуждать меня за то, как я выражаю свое горе в поисках сестры. Это я в нем всегда больше всего любила — и ценила.

— Так вот, на то, чтобы позвонить мне, у него ушла почти неделя, — отвечаю я. — Карен из приемной судмедэксперта сразу же поставила меня в известность. А этот парень взялся за телефон, только когда ему понадобился образец ДНК.

— Насколько я знаю, он все предпочитает делать по правилам, — говорит детектив Ричардс. — Однако дело твоей сестры могли передать кому-нибудь похуже.

— Ага, — отвечаю я, вспомнив собутыльников Олсена в баре «МакГинтис» тем вечером. — Итак, у меня есть вопросы.

— О сестре?

— Нет, о деле Сары Кетчум.

Вытащив папку с делом, кладу ее на стеклянную столешницу кофейного столика между нами. Вынимаю два разных списка улик: в одном упоминание о волосе в душевой кабине Сары стерто, в другом нет.

— Дело Кетчум? — спрашивает детектив Ричардс, подавшись вперед и разглядывая документы. — Видел в новостях, что ее убийцу выпустили из тюрьмы. — Он до красноты натирает лоб. — Только не говори, что ты в этом участвовала.

— Я помогала его сестре, — отвечаю я. — Помогала ей расследовать нестыковки в деле.

— Господи, — изнуренно выдыхает детектив Ричардс, когда я указываю на пятно от замазки на ксерокопии списка улик.

Его остекленевшие глаза покраснели. Надеюсь, от возраста. Отчаянно молюсь, чтобы он не заплакал.