— О, прекрасно, — говорит мама с таким сарказмом, будто считает, что иначе мы не оценим в полной мере, насколько все это ей неприятно. — Мало того, что ты выносишь на всеобщее обозрение беды нашей семьи, так теперь ты еще и чужие проблемы на себя взвалила?
— Ты не думаешь, что это может быть опасно? — спрашивает дядя Перри, готовясь снова продемонстрировать свою мужественность. — Я бы на твоем месте непременно обсудил меры безопасности со швейцаром, раз уж ты собираешься работать в этой… сфере.
— У меня нет швейцара, — отвечаю я.
— Ты живешь в здании, где нет швейцара? — Он переводит обеспокоенный взгляд с меня на маму и обратно. — Что за шарлатана ты наняла в качестве адвоката для развода? Он вел переговоры об алиментах?
— Не хотелось бы вдаваться в подробности. Мы между собой уже все решили, — отвечаю я.
— Это значит «нет», — услужливо поясняет мама.
В голове у меня рокочут кое-какие словечки, которыми никогда нельзя называть родную мать.
— Почему, черт возьми, ты отказалась от алиментов? — спрашивает дядя Перри.
— Потому что мне не нужны его деньги, — отвечаю я.
Внутри оживает застарелая ярость, от мышечной памяти цепенеют плечи, ногти врезаются в ладони. Зерно моей импульсивности, желание снести всю мою жизнь с Эриком до основания, и пусть все остальное останется в руинах. Потому что я не хочу жить так, чтобы эти люди гордились мной. Эти люди организовали фонд имени Мэгги, потому что не хотели искать ее. Ведь можно заплатить за это другим. Мне хочется, взмахнув рукой, смести со стола хрусталь и дорогой фарфор.
И тут я чувствую, как под столом мне на колено ложится рука Олсена. Он обводит большим пальцем изгиб моей коленной чашечки. И ярость, содрогаясь, замирает.
— Что ж, я считаю, что никто из этой семьи не должен жить в неохраняемом здании, — произносит дядя Перри, словно это указ, которому все должны следовать.
— Зарплаты бармена не хватит на оплату квартиры в здании со швейцаром в Чикаго, — отвечаю я.
Меня отвлекает необходимость сидеть неподвижно. Вялое последнее усилие, потому что от прикосновения Олсена чувствую слабость в позвоночнике.
— Бармена? — повторяет он с надменным, полным ужаса скептицизмом, как другие могли бы произнести слово «порнозвезда».
Должно быть, мама ничего ему не рассказывает. Пускай в его сознании образ ее оставшейся дочери всегда будет таким же плоским и фальшивым, как семейные открытки на Рождество, на которых мы с родителями, одетые в шелка и бархат, скалили зубы в камеру. Мои завитые волосы были подвязаны ленточкой. Мы стояли так близко друг к другу, словно отрицали, что в нашем компактном трио когда-либо существовало место для кого-то еще. Как будто так нам лучше.
Мой поводок всегда натянут, независимо от того, что случилось с Мэгги. Если я прыгаю в бездну — как и произошло на самом деле, — то должна делать это в тайне от всех. Те рождественские открытки преподнесли мне первый урок. Какой бы тяжелый урон мы ни понесли, наша жизнь всегда должна выглядеть идеальной. Неважно, что сделал с нами мир.
После ужина, после всех речей, после моего третьего коктейля, бабушка подзывает меня к себе. Встаю со стула и опускаюсь на колени возле ее инвалидной коляски, чтобы смотреть на нее снизу вверх.
— Ты ходила назад в лес? — тихо спрашивает она, чтобы не прерывать разговор между матерью и дядей.
— Что?
ebooksa