Он со мною корректен, является ко мне на первый зов и в первый же день, как принимал меня, заявил мне о своей гуманности.
— Я ведь тоже, что вы думаете, семь классов гимназии кончил! — говорил он, немного кофузясь и не глядя мне в глаза.
С арестантами считает нужным быть вежливым. Недавно прощался с крестьянами отпускаемыми на поруки. Он потирал руки и добродушно улыбался.
— Прощайте, братцы, желаю вам всего хорошего. Желаю на суде оправдаться. Спасибо вам, что без шума, без скандала сидели. Лихом не поминайте!
— Да что ж тут! зла против вас не имеем! — бормотали глухо крестьяне и стояли перед ним без шапок.
И он точно уверен, что они не могут его не любить.
Но вот ко мне приехала матушка на свиданье, всего на 3 дня в этот город, а он не позволил нам свидеться на третий день.
— Жена, дети... Меня исправник спрашивает! — оборвал он желчно и прекратил свидание через полчаса.
В другой раз совсем не выдержал. Сажал в карцер политического, измученного, нервного еврея. Он пришел в камеру одиночного с пятью надзирателями и стражниками и объявил приговор. Политический протестовал:
— За что? какой это имеет смысл?
Начальник торопил:
— Идите, идите скорей.
И вдруг сорвался и разразился злой, болезненной репликой.
— За что?! За что?! А вот так! Так! без всякого смысла! Потому что вы — умные, а мы — глупые! Так я хочу поиздеваться над вами, потешиться, показать, что я это могу! ха-ха!
Но это был надрыв.
Зимой же раз недели в две он собирает арестантов в большую камеру, так называемую дворянскую, и здесь с волшебным фонарем читает им сцены из священного писания.
У него жена. Она довольно полная брюнетка с ленивым станом и с черными, красивыми глазами. У нее в глазах какая-то тусклая забота о детях и о том, чтобы быть хорошо одетой. Одевается нарядно, по вечерам играет на разбитом рояле вальсы, и так грустно становится тогда в тюрьме. Тюрьма кажется замком, полным красивых и чудных страданий, в котором томятся прекрасные рыцари старины и грезят о своих возлюбленных... и знаешь, что это ложь.
В ее глазах тусклая, скучная забота о детях. Она ведь мать, и ей, может быть, страшно, что дети ее всегда на дворе с арестантами. Что с ними будет? и с этой хорошенькой Лизой, которую она всегда так чистенько одевает?
Выползли женщины на прогулку. Их в остроге тут две. Одна — молодая и развратная девка с выпяченной вперед грудью и с вздернутым носом. С нею амурничает стражник: — ...хочешь? начинает он грубо с самого циничного вопроса.
Девка презрительно молчит и повертывается перед ним на пятках. Надувает губы.