Тропинка, ведущая на холм, оказалась слишком узкой, чтобы джентльмен смог предложить даме руку, а потому подъем прошел в молчании. На вершине холма, стоя на небольшой площадке, Грандкорт заключил:
– Здесь не на что смотреть. Не стоило и лезть.
Как случилось, что Гвендолин не рассмеялась? Она стояла молча, подобно статуе, слегка придерживая складки амазонки и крепко сжимая рукоять кнута, который механически взяла вместе со шляпой, выходя из дома.
– Какое место вы бы предпочли? – осведомился Грандкорт.
– Разные места хороши по-своему. В целом, наверное, мне нравятся открытые, жизнерадостные пространства. Не люблю ничего мрачного.
– Ваш дом в Оффендине слишком мрачен.
– Да, чрезвычайно.
– Полагаю, надолго вы там не задержитесь.
– Думаю, так оно и есть. Но маме нравится жить рядом с сестрой.
– Вряд ли можно предположить, что вы останетесь там навсегда, вместе с миссис Дэвилоу.
– Не знаю. Нам, женщинам, не дано скитаться в поисках приключений, чтобы найти Северо-Западный проход[17] или истоки Нила, не говоря об охоте на тигров в восточных странах. Мы должны оставаться там, где растем или куда садовникам угодно нас пересадить. Нас воспитывают подобно цветам, приучая выглядеть как можно лучше и скучать, не жалуясь. Именно так я представляю растения: они часто скучают. В этом и кроется причина, почему некоторые становятся ядовитыми. А что думаете вы?
Гвендолин говорила нервозно, постукивая кнутом по кусту рододендрона.
– Вполне согласен. Почти все в мире рождает скуку, – поддержал ее Грандкорт, отступая от цели своего разговора. Однако после короткой паузы продолжил в своей утонченной медлительной манере: – Но ведь женщина может выйти замуж.
– Некоторые из женщин могут.
– Вы, несомненно, можете, если не проявите жестокое упрямство.
– Не уверена, но, кажется, в моем характере сочетаются и жестокость и упрямство. – Здесь Гвендолин внезапно повернулась и посмотрела прямо на собеседника, чей взгляд ощущала на себе в течение всего разговора. Ей захотелось проверить не столько то, что чувствует он, сколько то, что почувствует она сама, глядя на него.
Грандкорт стоял абсолютно неподвижно, и Гвендолин спросила себя, что за ступор овладел им и начал распространяться на нее.
– Вы испытываете такую же неуверенность в себе, какую внушаете другим? – наконец заговорил он.
– Я совершенно не уверена в себе; не знаю, насколько неуверенными могут быть другие.
– То есть другие вам безразличны? – уточнил Грандкорт с неожиданной резкостью в голосе.