– Никакого, я не думаю уже о нём.
Замолчали; литвин ни бросить её не мог, ни так кончить разговор.
– Всё это для меня загадка и тайна, – добавил он потихоньку. – Пусть я хоть узнаю, для кого ты всё так пожертвовала.
Дося подняла глаза и долго на него смотрела.
– На что тебе это сдалось знать, – ответила она. – Стоит или не стоит, было время, что считала его достойным этого. Может, сегодня думаю иначе, – она вздохнула, – но сегодня…
Она повторила почти в отчаянье:
– Слишком поздно! Слишком поздно!
Талвощ не уходил ещё.
– Панна Дорота, – сказал он, – словцо, французы у нас не осядут, о самом короле даже не знаю, сумеем ли мы выжить с ним, а он с нами. Придёт, может, час, когда вам помощь будет нужна. Вы знаете, где меня искать.
Дорота подала ему руку и грустно шепнула:
– Бог заплатит.
А затем, изменяя разговор, добавила:
– Что делает принцесса?
– Иногда плачет, иногда заблуждается, – отвечал Талвощ. – Крайчина и её подруги утверждают и живут надеждой, что король на ней жениться.
Заглобянка рассмеялась.
– А! – прервала она. – Кто ей добра желает, тот подобные мысли должен выбить из головы. Король содрогается от одного воспоминания о ней. Не женится никогда ни на ней, может, ни на какой другой. Люди ему обрисовали принцессу, как опасную отравительницу и ведьму. Знает, что ей около пятидесяти лет, а он…
Махнула рукой в воздухе.
– Заранее её приготовьте к тому, чтобы не заблуждалась, – прибавила Дося. – Снабдят приданым её и отправят куда-нибудь в Мазовию. Никто не обделит её. Бедная сирота, сестра, брат, страна, опекуны, все её оставляют.
– Поговорим о вас, не о ней, – прервал Талвощ, который предвидел, что должен будет расстаться с Досей. – Двор навсегда в Неполомицах остаться не может, вернётся в конце концов в Краков, вы там показаться не можете, что сделаете с собой?
Заглобянка равнодушно передёрнула плечами.