— За какой теперь браться?
— Что дальше от окна.
Морщась от боли, Сирота отвернул еще один шар. Заглянул в отверстие — просиял.
— А-ага! — торжествующе прорычал он и сунул порезанные пальцы в отверстие. — Вот он!
— Паспорт? — разочарованно произнес Ушаков. — Только и всего?
— А ты что считал? — осклабился Сирота. — И правда «брильянты»?.. Да этот паспорт, может быть, для меня дороже всех брильянтов. Ура, Ушаков! Теперь все, комар носа не подточит! Теперь живу!..
Он держал паспорт в высоко поднятой руке. Паспорт был в затертой темно-синей обложке. Сирота приговаривал, ликуя: «Живу, живу!..» Он поперхнулся и растерянно замер, увидев стоящего в дверях Искакова.
— «Живешь, живешь…» — передразнил Искаков. — И вторую руку вверх, прошу!
Паспорт выпал из рук Сироты, он машинально нагнулся — поднять, и вдруг рванулся к окну. В руках у Сироты плясал пистолет.
Он выстрелил — раз, другой…
Но выстрелы эти были уже напрасны, пули отбили только штукатурку не потолке, потому что выстрелил Сирота, падая на пол, сбитый бросившимся ему под ноги Ушаковым.
Он попытался выстрелить еще раз, теперь в Ушакова, но Искаков перехватил его руку…
Полковник строго-настрого предупредил меня, что я не должна отлучаться из комнаты, должна ждать у окна завершения операции. Я видела, как они пересекли улицу и осторожно пробрались во двор. Волынский и следователь прокуратуры остались снаружи — у окон, а полковник, Пахомов и Митько вошли в дом. Я терпеливо ждала, потому что еще раньше дала себе слово — никакой самодеятельности. Но когда услышала один за другим два выстрела — сначала не поняла, что стреляют, но потом до меня вдруг дошло это, — я не могла дальше оставаться на месте: я знала, что стреляет Сирота, люди полковника не стреляют — они предупреждены, что преступник должен быть взят живым — и предполагала уже самое страшное!
Не помню, как оказалась внизу, как ворвалась в дом, вбежала в спальню… Я увидела сидящего посреди комнаты, на стуле, тяжело дышавшего Сироту, руки его были вытянуты и лежали на коленях, схваченные никелированными наручниками. Вокруг стояли, тоже тяжело дыша, полковник, Ушаков и Митько. Пахомов стоял у окна, прислонившись правым плечом к стене. Мне показалось, что Пахомов ранен.
— Иннокентий Петрович! Вы ранены? — закричала я.
— Где? — Пахомов удивленно оглядел себя. — Нет, кажется, нет… Чуточку только утомился. У-у, работа! — Пахомов вытер ладонью побледневший лоб. — Ну что, Сирота, немного отдышался? Можно задавать вопросы?
Сирота не ответил.
— Что ж, дыши-дыши, подождем.
Полковник держал в руках пистолет. Он разрядил его и положил на столик.
— Я вам обязан жизнью, — сказал он Ушакову. — Спасибо. (Значит, я не ошиблась в своих опасениях: они здесь подвергались смертельной опасности!).