— Встречайте парторга, опять не в духе.
Данилюк стремительно вошел в кабинет и без обиняков спросил:
— Почему забираете с участка паровоз Круговых?
— Прежде всего, здравствуйте, — сдерживая себя, сказал Зорин, — мы с вами сегодня еще не виделись. Садитесь.
Данилюк сел на диван, отдышался. С минуту слышал гулкие, ощутимые удары в сердце. Пришел сюда с экипировочного пункта, куда его срочно вызвал машинист Чистяков.
Зорин отодвинул в сторону бумаги, поднял на парторга глаза.
— Чем вы так обеспокоены, Семен Данилович?
— Как чем? — живо отозвался Данилюк. — Круговых с Чистяковым на всю страну объявили о своих обязательствах. Это же вам известно лучше, чем кому-либо.
Правая бровь Зорина задергалась над прищуренным глазом.
— Предположим.
— Но вы своим решением фактически срываете выполнение взятых обязательств.
Зорин как можно спокойнее объяснил:
— Видите ли, Семен Данилович, вы здесь заметили только политические обстоятельства, а у нас, специалистов, есть технические основания для такого решения.
— Какие?
— Прокат бандажей на паровозе Круговых угрожающе возрастает. Я не могу допустить, чтоб дело дошло до аварии. Я отвечаю за этот паровоз, за депо, за жизнь людей. Вот так, дорогой Семен Данилович.
Такие доводы, казалось бы, должны были обезоружить Данилюка, но неожиданно он предложил:
— Давай, Владимир Порфирьевич, поговорим с тобой по душам. Как коммунист с коммунистом.
Зорин беспокойно заерзал на стуле.
— Как-нибудь в другой раз. Текучка, понимаешь, заела. Уйма приказов из Управления дороги накопилась. График на утверждение представили…
— А может, поговорим все-таки? — упрямился Данилюк. — Есть дела важнее всех текучек.