– Как обстановка, прыщеносец?
– Все так же, – горько вздохнув, сообщил Владик.
– Вурдалаки по домам не разошлись?
Князь поднялся на ноги, сладко потянулся и подошел к краю крыши.
– Ух, вражья сила! – тихо ужаснулся он. – Их еще набежало. К ужину подтягиваются, сучьи детеныши. Кстати, об ужине. Не знаю, как кто, а я основательно проголодался.
Владик сжался от ужаса, подумывая о том, чтобы спрыгнуть с крыши головой вниз. Все указывало на то, что здесь вот-вот разыграется каннибальская драма с его непосредственным участием.
Князь с задумчивым видом осмотрел своего слугу, покачал головой и промолвил:
– Очкарик, ты нарочно такие тошнотворные гримасы корчишь? Аппетит мне отбить пытаешься? Должен признать, что небезуспешно.
– Не надо меня кушать! – взмолился Владик. – Я что-нибудь придумаю. Обязательно.
– Ну, думай, думай, – великодушно дозволил князь. – А я пока подумаю, как тебя лучше приготовить. Не в сыром же виде поглощать. Я все-таки цивилизованный человек, а не дикарь.
Ночь выдалась темной, холодной и довольно жуткой. Зомби, которые весь день вели себя тихо, во мраке ночном дружно затянули свой замогильный вой. От их песнопений Владик едва не отдал богу душу – до того они были чудовищны. Казалось, что этот вой идет откуда-то из самых глубин преисподней, из какого-то иного мира, мира боли, тьмы и невыносимой жути.
– Ишь, пошли горло драть, – ворчал Цент, кутаясь в свою тонкую курточку. – Теперь до утра не заткнутся.
– Почему они воют по ночам? – прошептал напуганный Владик.
– Сбегай к ним и спроси. Что глупые вопросы задаешь? Зомби это зомби. Они одержимы силами ада. А ночь, как известно, время всякой нечистой силы.
– Я все думаю о древних богах, – признался Владик. – Что, если они действительно пробудились? Как нам выстоять против них?
– Чего не знаю, того не знаю, – ответил князь. – Я, признаться, думаю об ином.
– О чем?
– О котлетах, колбасах, плове…. Черт, жрать-то действительно хочется. Не знаю, как ты, а меня эта крыша радовать перестала. Надо уходить, пока силы есть.
– Сейчас? – содрогнулся программист. – То есть – ночью?
Цент, поразмыслив, ответил: