Начиная с родителей, каждый в то время пророчил Разумку, что далеко пойдёт, но там, куда он позже попал, никто его видеть не ожидал. Ниже мы расскажем о том, как ему особенно посчастливилось.
Помню, последний раз я видел мою любимую Лухну в костёле Св. Троицы, когда костёл вскоре после пожара покрыли и отворили; я ходил в него молиться.
Однажды утром, когда я встал на колени у лавки, вижу — Навойова Тенчинская, та, которая меня преследовала и покушалась на мою жизнь, молится на коленях, а за ней другая женщина, при виде которой, хотя я не узнал её, сердце моё начало биться. Когда она подняла голову, — о, Боже милосердный! — я узнал Лухну. Да, это была она, хоть изменившаяся, с бледным и уставшим лицом. Заметив меня, она дала мне знак головой, чтобы я не приближался, я не узнавал её.
Меня, может, даже Тенчинская не отпугнула бы, потому что я непередаваемо её боялся, чувствуя в ней одновременно мать и врага, но приказ Лухны был для меня святым. Я тогда имел только то утешение, что рассматривал её из-за столба, и иногда ловил взор, направленный ко мне, но месса прошла для меня в мгновение ока.
Оставаясь за столбом, я видел, как выходили обе дамы. Навойова обернулась, каким-то грустным и рассеянным взглядом рассматривая обновлённые стены, и, прежде чем я имел время скрыться за столб, увидела меня.
Я думал, что не узнает. Брови её страшно стянулись, она вздрогнула и вдруг дала мне знак, чтобы я приблизился.
Я не смел быть непослушным, не спеша пошёл. Она смерила глазами мою достаточно бедную одежду и только повелительно сказала:
— Идите за мной.
Лухна в это время не взглянула на меня. Сбоку я видел её бледное, как стена, лицо.
Мы вместе вышли из костёла, а Навойова уже не глядела на меня, шла задумчивая и надутая, что я мог понять по жестикуляции рук и нетерпеливой походке. Она вела меня так за собой прямо до дома старосты Рабштынского, который занимала.
Там в сенях Лухна обернулась ко мне с каким-то сожалением и поспешно исчезла. Новойова вела меня в большую гостинную комнату, в которой никого не было. Я остановился у порога. В молчании она сбросила с себя вуаль, накидку, и, делая это и иногда меряя меня глазами, показывала такую неприязнь, такие чуть ли не злобу и отвращение, что я не мог понять, зачем мне велела за собой идти, не в состоянии взглянуть на меня без омерзения.
Это было таким ясным, что ошибиться я не мог. Я ждал как на пытках; видно, чем дольше она не говорила, тем внутри сильнее возмущалась, а когда нетерпение её дошло до наивысшей степени, выпалила:
— Я вечно тебя на своей дороге буду встречать? — крикнула она. — Что ты тут делаешь? Чего тут сидишь? Мало тебе света? Почему честного совета не послушаешь и не пойдёшь куда-нибудь запереться в монастырь? Надеешься? На что ты можешь надеяться?
Сначала я не знал, что ответить, потому что Навойова не имела никакого права ни навязывать мне своей воли, ни тянуть из меня отчёт.
Я малость подумал.
— А почему я не могу делать, что нравится? — ответил я. — Король меня отпустил, дав волю, я ищу себе хлеба и службы, как умею. Ваша милость можете не беспокоиться обо мне.
— И не беспокоюсь, — выпалила она, — но рада бы никогда тебя не встречать, не видеть и не слышать о тебе.
Окинув взглядом комнату, она быстрым шагом подошла ко мне так близко, что я почувствовал её прерывистое от спешки дыхание. Видя, что никого не было, она поспешно, но приглушённым голосом, добавила:
— Ты знаешь, что я твоя мать, да, я являюсь ею, за грехи мои, как искупление позора. Я гнушаюсь тобой, так я ненавижу предателя, что зовётся твоим отцом. Поэтому смотреть на тебя не могу, смерти твоей желаю, как и его. Иди, уходи, пусть однажды избавлюсь от тебя; я готова на жертвы. Надень облачение и закопайся где-нибудь в монастыре, и пусть я тебя не услышу и не увижу, словно тебя нет на свете. И для него хочу, чтобы ты сгинул, чтобы, ежели имеет какое сострадание к тебе, вместо него имел только огорчение. Как мать я имею право тебе приказывать и тобой распоряжаться.
Первый раз с моего детства она призналась в материнстве. Сердце моё билось таким дивным чувством, каким-то блаженным, что, несмотря на ненависть, какую она мне показывала, я встал на колени, желая поцеловать край её платья.
ebooksa