Я не имел от него таин, но того, в чём мне призналась мать, доверить ему не мог. Я не признался даже, что виделся с ней. Я поведал ему только, что Краков мне опротивел, что хочу сменить воздух и людей, и где-нибудь в другом месте, может, буду счастливее, чем здесь, потому что мне явно не везло.
Задора не возражал; пожелал только, чтобы я ему давал знать о себе.
В разговоре с ним, когда мы разбирали, куда мне направиться, Задора мне посоветовал Великопольшу, особено потому, что её любил король, и там были самые верные ему. Я тогда не мог предвидеть, не зная там никого, как неудачно и именно туда попаду, куда был не должен.
Несколько дней у меня заняло прощание с приятелями и благосклонными.
Я пошёл и к ксендзу Яну Канту, который всегда принимал меня с каким-то состраданием к моей судьбе, но советами своими для меня скупился, точно его что-то от этого сдерживало. Он был не против того, чтобы я ехал искать счастья в Великой Польше.
К какой службе я должен был стремиться, я сам толком не знал, готов был принять всякую, какая бы мне попалась: придворную, солдатскую, а, дай Бог, канцелярскую.
А тут, чтобы объяснить то, что со мной случилось, я должен добавить, что Великопольша в то время, хотя под одним королём и одним законом, по-старинке имела великорядцев и на съездах краковяне держались от сандомирцев отдельно, и великополяне отдельно. Тесных отношений между двумя замлями не было, скорее царила какая-то зависть и взаимная неприязнь.
Поэтому, о том, что делалось в Великопольше, мы мало знали.
Великопольша, что представляла раньше главнейшую часть королевства, почувствовала, что её значение и власть краковяне отобрали так же, как увезли корону из Гнезна, что без них всё хотели решать.
На общих собраниях король мог быть почти уверен, что Великопольша его поддержит против краковян, а в свою очередь те требовали того же, краковские паны вставали против них.
Собираясь в Познань, о Великой Польше я знал только то, что Пётр из Шамотул, каштелян и староста Познанький, любимец короля, верный слуга его, был там самым значительным и всем владел.
Но уже расспрашивая людей по дороге, ища информацию, где легче всего можно было найти какую-нибудь службу, я убедился, что у каштеляна было больше двора, чем нужно, и попасть к нему было невозможно. Зато они добавили мне надежду, что у других найду её легче. Один и другой напомнил мне о Владиславе из Домабожа, о котором говорили, что он собирал много людей и всегда в них нуждался.
Говорили, что он был щедр, обильно вознаграждал своих слуг, и только то мне пришлось в нём не по вкусу, что он принадлежал к Топорчикам, значит, был в какой-то кровной связи с Тенчинскими, хотя в Кракове о том совсем слышно не было.
Не доехав до Познани, потому что там, может, я иначе бы рассмотрелся и прислушался, на стоянке мне случилось столкнуться с кучкой вооружённых людей, которой командовал весёлый и болтливый человек. Когда мы разговорились, он прямо объявил мне, что отведёт меня с собой к Домабожу и ручался найти мне достойную службу.
Его отряд, возвращающийся из какого-то похода, о котором они, смеясь, вполголоса рассказывали, вёз с собой добычу, и мне так показалось, что, удачно совершив какое-нибудь нападение, с награбленным спешил к пану.
Но в то время не раз случалось, что люди должны были сами себе чинить правосудие, и никого это не удивляло. Ни в каком убийстве такого пана, каким провозглашали Владислава из Домабожа, не годилось подозревать.
Я знал, что он был сыном воеводы Иновроцлавского, Мацея, а женой имел дочку Вацлава, князя на Ратиборе, сестру которой взял Остророг. Я слышал о том, что он вёл отряды к королю в Пруссию, которые из-за следующей им платы взбунтовались, но это замяли.
Командир отряда, мазур Шелига, который неимоверно много рассказывал, и рад был, что поймал нового слушателя, уже когда мы были на пути в Домабож, разболтал то, о чём я до сих пор не знал, и слишком поздно услышал, что Домабожский был в открытой войне со старостой Петром из Шамотул.
Я ничего не сказал на это, но мне стало грустно, потому что война со старостой столько же значила, как с королём. Теперь же из рук Шелиги вырваться было невозможно. Он тянул меня за собой, много обещая за это; потому что я для всего мог им служить: и для коня, и для пера, а они как раз в таких нуждались.
— Познакомитесь с нашим Владкой! — говорил он, так фамильярно называя своего пана. — Таких людей на свете мало. И голова у него, и сердце, и рука равно крепки. Он должен в Великой Польше штурвал держать, пока с тем и королю, и нам, и всей земле хорошо. Но для этого нужно сперва избавиться от Шамотульского.
ebooksa