Хотя с симпатичным лицом и похожий на братьев, он не был, как они, красивым. Длугош заранее видел то, что с ним будет труднее всех — потому что он и в себе был замкнут, скрытен, и склонен с гневу, когда старшие почти не имели в себе желчи.
Те, кто общались с ними с детства, находили, что последний был самым способным, но наиболее упрямым. Говорили, что в отца пошёл… Любопытный, оживлённый, подвижный, он нуждался в постоянном надзоре, потому что выскальзывал, а когда его спрашивали, он или молчал, или не всегда говорил правду.
Король его достаточно любил.
Как и старшие братья, Ольбрахт также был очень расточительным, может, более неосторожным, чем они. Он уже заранее обещал, что когда будет иметь свою волю, золотом осыпет тех, кто будет ему верно служить, а недругов выгонит прочь.
Я в то время об этом всём совсем не знал, только от Задоры и других придворных старался чему-нибудь научиться, чтобы сразу в начале приспособиться к их характерам. Все меня пугали Ольбрахтом и, действительно, оказалось, что он был из них самым трудным и требовал большего надзора.
Королева поначалу очень боялась Длугоша, известного своей суровостью; именно поэтому король настаивал на нём.
— Людей найдётся достаточно, кто будет их портить, — говорил он, — этот по крайней мере им льстить и поддаваться не захочет. Я знаю его, потому что и против меня выступал, когда считал это своей обязанностью. Я потому выбрал его, что верю, что потакающим и мягким не будет. Меч, который может быть добрым, нужно закалять в огне.
Чтобы королева своим суровым влиянием не мешала общению с сыном и постоянных жалоб не возобновляла, почти всё время Длугош с воспитанниками находился в разных замках, вдалеке от двора.
Имея ещё несколько свободных дней, я ими воспользовался, разрешив Задоре вытащить себя в город. Одна из давно знакомых с нами дочек Кридлара после смерти отца вышла замуж и в приданом взяла памятный мне дом «Под королями», в котором я первый раз встретил мою Лухну.
Это воспоминание склонило меня к тому, что дал отвести себя к Сутежу, мужу дочки Кридлара. А там меня, как бы в счастливом месте, встретила неожиданная радость, потому что снова увидел ту, которою увидеть вовсе не надеялся.
Навойова, сбывая её из дома, разрешила ей со старой служанкой побыть в весёлом мещанском обществе. Может, дома её молодость и красота слишком притягивали взгляды.
Увидев её, я чуть не упал на колени.
Мы ушли с ней вместе, сели на лавку рядом и так, не двигаясь с места, остались на протяжении всего вечера, хоть люди смотрели косо и насмехались над нами.
Она начала мне рассказывать о своей пани.
— Чудеса творятся с этой женщиной, которую и жалко и страшно, когда смотришь на неё вблизи. Её грусть и веселье — одинаково таинственны, как одно так и другое вспыльчиво и доходят почти до болезни. Когда плачет и отчаивается, её пронимает тревога, когда смеётся и веселится, дрожь пробегает, слушая. Теперь её посетила непомерная жажда развлечений; она так же их жаждет, как тот, кто пьёт, чтобы забыть проблемы. Ни на мгновение не хочет остаться сама с собой. Приглашает людей, нанимает музыкантов. Часто до белого дня у нас нет покоя.
Повествование Лухны проняло меня сильной грустью и состраданием; она была больше обижена на Навойову, чем огорчена, и чувствовала отвращение к несчастной, которую я жалел, чувствуя, что молодости своей она ещё не переболела. Я должен был молча слушать, не в состоянии разделить гнева Лухны и неприязни.
Она жаловалась, что была вынуждена оставаться на дворе Тенчинской, смотреть на это поведение, а не могла вызволиться, как бедная родственница, судьба которой зависела от вдовы. Светохна совсем иначе говорила о положении Лухны и разглашала о её приданом, но всё это было ложью.
Меня больше обрадовало, чем опечалило то, что она ничего не имела, потому что бедность нас друг с другом сблизила. Там мы снова обещали друг другу верно сохранить взаимную привязанность и терпеливо ждать счастливых минут.
Лухна не знала о том, что Навойова была моей матерью, а я этого ей доверять не смел; она только с некоторым удивлением намекнула, что та очень заботилась о моей судьбе, спрашивала, что со мной делалось, и думала, что в этом кроется какая-то тайна ненависти, которая бы, может, и происхождение моё могла объяснить. Об этом я не хотел с ней говорить. Мы снова расстались, не зная, когда и каким чудом на свете встретимся, но, однако, с той юношеской верой, что так будет.
В назначенный день я появился у Длугоша, который выложил мне обязанности, даже предвидя малейшие подробности, на всякий случай давая инструкции и рекомендуя как можно большую суровость. Потом он представил меня королевичам как своего помощника и смотрителя, которого во всём обязаны были слушать, а когда подошёл час отдыха и игры во дворе, я первый раз вышел один с молодыми панами, сопровождая их в обычных играх.
ebooksa