Размышления о богослужении

22
18
20
22
24
26
28
30

Итак, цель духовной жизни – Сам Христос, встреча с Ним. А покаяние – путь, ведущий к этой цели. Повторяю, что встреча со Христом – это как раз и есть цель и смысл духовной жизни. Мы встречаем Христа и затем, уже в новом измерении, в измерении этой встречи, став через эту встречу новыми людьми, объединяемся и с Ним Самим, и друг с другом в Царстве Божьем. Вот куда ведет эта дорога, дорога покаяния. Но повторяю, покаяние – только дорога, только метод, только способ в духовной жизни, но никоим образом не цель. И, конечно, очень страшно, когда нам начинает казаться, что покаяние есть цель.

Поскольку покаяние – это смена пути, то оно заключается не в том, чтобы заявить о нашей греховности, не в том, чтобы сказать: «я завидую», «я много ем», «я злюсь, раздражаюсь», «я не люблю моих близких», «я мало работаю, но много сплю» и т. д., а в том, чтобы уйти от того, в чем мы каемся. Смысл покаяния – в уходе от того греха, который мы на исповедь приносим. Поэтому с покаянием связано не просто раскаянье, не просто наше удрученное состояние по поводу того, что нас одолевает тот или иной грех, а уход от него. Если я ленюсь, то через покаяние я должен перестать лениться; если я злюсь, то через покаяние я должен перестать злиться. Поэтому иной раз техника, которую мы при покаянии применяем, оказывается неработающей. Оказывается, что не всегда пост помогает при покаянии. Иногда он спасителен, и нужен, и необходим. А бывают такие случаи, когда пост вреден. И вот об этом всегда надо думать и спрашивать духовника. Подчеркиваю, ни покаяние, ни тем более пост не есть самоцель в духовной жизни. Это только способ, это только метод. А мы постоянно способы превращаем в самоцель.

Если же говорить о посте, то здесь никак нельзя обойти молчанием слова, с которыми к нам обращается святой апостол Павел. В 14-й главе Послания к Римлянам, 17-й стих, он говорит: «Царство Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе». Иными словами, пищевой пост – это еще не прямая дорога в Царство Божие. Царство Божие – это «праведность и мир и радость во Святом Духе». А бывает так, как говорили Святые Отцы, что тело твое постится, а гордыня насыщается. Бывает так, что человек, постясь, настолько любуется тем, как он это делает – как строго, как жестко, непримиримо он к себе относится, – что к концу Великого поста тело его истощается, а гордыня его раздувается уже до такой степени, что в двери не проходит. Другой из Святых Отцов говорил о том, что не есть – это еще не пост, потому что бесы вообще ничего не едят, и, тем не менее, постниками их назвать уж никак нельзя.

Поэтому для того, чтобы здоровой была наша духовная жизнь, мы должны запомнить вот эту достаточно простую истину: покаяние и пост не есть цель, это средства. И, относясь к покаянию как к средству, надо всегда думать о цели. Идя по дороге, надо всегда думать о том, куда мы идем по этой дороге, и помнить, что нас впереди ждет Христос. А то бывает так, что покаяние наше какое-то злое, раздраженное, связанное с унынием, связанное с внутренним напряжением, а еще – с тем, что мы сердиты на всех, сердиты на самого (на саму) себя и поэтому Христа впереди не видим и не чувствуем. Тем более пост должен быть полон этого чувства встречи. Тут очень важно понять, что пост – одно из удивительных средств христианской аскетики. Это никоим образом не обязанность, пост – это потребность христианина.

Первое покаяние в нашем обществе принес Тенгиз Абуладзе, который снял свой фильм «Покаяние». Тогда в прессе развернулась дискуссия на тему, а нужно ли нам покаяние? В одной из газет Феликс Светов писал о том, что сначала Церковь наша должна покаяться за времена Патриарха Сергия, за 37-й год и дать этим пример обществу. А один священник ответил: а готово ли общество принять это покаяние? И второе: когда речь идет о покаянии, значит, и об искуплении? Можно ли считать искуплением жизнь апостола Павла, бывшего до своего обращения гонителем христиан?

Все три вопроса очень серьезные, все три вопроса требуют времени. Давайте начнем с первого, самого важного, о том, что сказал Феликс Светов: о покаянии Церкви и о том, готово ли общество наше, как в ответ на замечание Светова прореагировал один батюшка, это покаяние принять. Во-первых, очень часто священник бывает не готов принять покаяние человека, который к нему приходит на исповедь. Знаете, приходят иной раз на исповедь церковные люди, которые в Церкви прожили 40, 50, 60 лет, удивительные люди… И вот я понимаю, что я не готов выслушать покаяние этой монахини. Но Господь меня к этому призвал, и я не могу это не сделать. Хотя не мне ее учить – мне у нее учиться, потому что она уже 40 лет как носит ангельский образ, а я немногим больше на свете живу. Перед ее трудами, перед ее духовным опытом – что такое мой духовный опыт? А тем не менее Господь меня призвал к тому, чтобы я был свидетелем ее исповеди. И так бывает нередко. Поэтому говорить о том, готов кто-то или не готов принимать покаяние, не стоит.

Важно другое: Церковь не может покаяться, и общество не может принять это покаяние. Потому что может покаяться только конкретный человек. Откройте покаянные молитвы. Они все от первого лица написаны: «Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый меня от греха моего и от беззакония моего очисти меня». Я могу за себя только покаяться, но не за кого-то другого. Коллектив, организация, и даже такая мистическая организация как Церковь, покаяться не может. И общество, потому что оно тоже состоит из людей, не может ни покаяться, ни принять это покаяние. Потому что покаяние может принять только конкретный свидетель. Существует правило, согласно которому таинство покаяния может принять только один священник, в отличие, скажем, от елеосвящения, соборования, которое только собором и должно совершаться. Но для принятия таинства покаяния собор немыслим, его может принять только один свидетель. Поэтому вопрос поставлен был неправильно. Церковь не может покаяться, но могут покаяться те люди, которые ее составляют, что мы все и делаем. Но очень важно ведь не только, чтобы покаяние было принесено, важно, чтобы оно было услышано, принято. Каждый может только за себя каяться. Давайте стараться это делать.

Прокомментируйте, пожалуйста, то место в Евангелии, где Господь учит нас никого не называть отцом. И еще расскажите, пожалуйста, о «Добротолюбии».

Я собирался, честно говоря, сегодня говорить о «Добротолюбии», но боюсь, что у нас не хватит времени, потому что у нас в эфире еще 12–13 минут осталось. Давайте к первому вопросу обратимся, к 23-й главе Евангелия от Матфея. Действительно, Христос говорит в 23-й главе: «И отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец, Который на небесах» (стих 9). Это очень важно, потому что этих слов евангельских никто не отменял. И мы все, конечно, с вами – христиане, братья и сестры, семья, а в семье всегда есть старшие и младшие, дети, родители, внуки и правнуки. И поэтому, когда мы старых монахинь называем матушками, мы просто подчеркиваем, что они старше нас, что они принадлежат к старшему для нас поколению.

Вспомните, что еще двадцать лет назад в электричках всех пожилых женщин называли «мать». Теперь «бабуля» говорят на сегодняшнем русском языке, изрядно испорченном советизмами. А еще двадцать лет назад на более чистом русском языке говорили «мать» в таких случаях или «мамаша». Человек говорил: «Мамаша, давай я сейчас тебя подсажу в трамвай, а то тебе с сумками трудно». «Мамаша», «мать», «дяденьками» и «тетеньками» на улицах дети очень часто называют взрослых. Обращение «отец» в деревнях, в общем, очень распространено. И обращение к священнику «отец» выросло из греческого πάππας, «папочка». К старшему человеку – по возрасту, по духовному опыту – младшие обращаются, любовно называя его «папочкой». Вот отсюда это греческое слово πάππας или наше «батюшка». Мне кажется, это очень хорошее, очень мирное слово, подчеркивающее, что мы, христиане, православные люди – семья. Но семья мы только по одной причине: у нас один Отец – Господь. И только по одной причине мы все христиане, что у нас один Учитель – Христос (см. Мф 23: 8–9). Вот это очень важно помнить.

В православном молитвослове я встретила слова о земных поклонах в дни покаяния. Что это за дни? Это определенные дни для всех или для каждого человека индивидуально?

Церковь зовет нас вместе пережить дни покаяния каждым постом и прежде всего, конечно, Великим постом, особенно в первую неделю Великого поста, когда читается Великий покаянный канон Андрея Критского. И тогда мы, каждый в отдельности, принося покаяние к Богу, но делая это одновременно, своими молитвами друг другу помогаем. Мы как-то вместе, едиными устами и единым сердцем совершаем это, для каждого из нас очень трудное и важное, дело. Бывают такие дни покаяния, когда мы стараемся одновременно пройти этот путь, но бывают у каждого человека дни жизни, когда он чувствует необходимость в покаянии, и тогда, несмотря ни на что, пусть даже и не будет еще Великого поста или поста Рождественского, в эти дни человек просит Бога о помощи, просит Бога о мудрости, просит Бога помочь ему сделать тот самый поворот, о котором мы сегодня говорили. И тогда поклоны могут очень и очень помочь. Потому что через поклон тело принимает участие в духовной жизни. А очень опасно отрывать душу от тела. Понимаете? Человек внутренне един, человек неразделим на душу и тело. Не может душа каяться и искать выхода из того тупика, в котором человек оказался, а тело при этом благодушествовать. Нога в ногу должны идти душа с телом, во внутреннем единстве должны работать все части человеческого «Я»[17].

Поэтому мне кажется, что и поклоны нужно класть прежде всего дома, запершись в комнате, когда нет никого, когда мы никому не мешаем, не смущаем никого. И поститься нужно так, чтобы этого не подчеркивать. Когда мы с вами подчеркиваем, какие мы потрясающие постники, этот пост может обернуться против нас, этот пост может оказаться чем-то разрушительным, не полезным духовно, а духовно вредным.

Что же касается факта в истории Церкви, то мы должны помнить, что мы с вами обладаем несравненно более важными фактами, чем те, которые описаны в книгах. Это живое чувство Его присутствия среди нас, чувство, которое нам открывается прежде всего в таинстве Евхаристии, и чувство присутствия святых в Церкви, того, что они здесь трудятся. Меня, например, совсем не смущает тот факт, что, увы, до нас не дошло жизнеописание моего святого, великомученика Георгия. Есть только чудеса святого великомученика, описанные чудеса, которые совершались у его гробницы уже после его кончины. Мы ничего не знаем о житии большинства мучеников первых веков, кроме их имен, которые благоговейно сохраняла Церковь в памяти, обращаясь к ним за молитвенной помощью, совершая литургию на их гробах. И так часто было, что ничего о мученике не знают, кроме того, что он за Христа умер, а совершают молитвенно на его гробе литургии и чувствуют его присутствие в этой общине, и чувствуют его участие в жизни этой общины.

Ну кто из нас, родные мои, не чувствует присутствия святителя Николая в жизни нашей Церкви, в жизни нашего прихода, в жизни нашей семьи? Я никогда не забуду, как мне одна женщин рассказывала о том, как она пошла на очень тяжелую операцию и собиралась умирать. И вдруг, когда она уже лежала на операционном столе и врачи наклонились над ней, она увидела, что дверь открылась, и вошел в операционную какой-то седенький старичок с бородой, стал около операционного стола и взял ее за руку. Она не знала, кто этот старичок, но потом, когда пошла в Русский музей, увидела этого старичка на картине Репина и поняла, что это святитель Николай Мирликийский. Так вот, этот рассказ, который я слышал давным-давно, для меня гораздо ценнее, чем тот факт, что то или иное свидетельство из жизни этого святого достоверно, а другое не достоверно. Это всё мелочи по сравнению с тем, что мы – через молитву, через участие в богослужениях, через литургическое его поминовение, через молебны ему, через чтение акафиста – реально чувствуем присутствие святого в нашей жизни. Это в тысячу рас ценнее, чем все жития, вместе взятые. Мы знаем о христианстве не из книг, а из нашего личного религиозного опыта, прежде всего – из опыта совершения таинства Евхаристии, из опыта Божественной литургии.

Мне очень хочется, чтобы мы все почувствовали это, потому что без этого мы никогда не станем православными людьми.

Литургия. Проскомидия

Мы в прошлый раз говорили с вами о том, как кончается вечернее богослужение, и сегодня начнем с вами размышлять о том, как начинается богослужение утром, как начинается Божественная литургия.

Священник приходит в храм, когда он еще пуст, когда там нет еще ни одного человека. Есть такой старый московский обычай – приходить в храм за два, даже за два с половиной часа до начала службы. Темно, тихо, пусто. Входишь в алтарь, зажигаешь свет. Один святой говорил: «Как рано я ни пришел бы в храм, Он всегда меня там ждет». И я вам скажу честно, я всегда вспоминаю эти слова, когда прихожу в храм рано утром. Как рано ни будет это, всегда Христос уже ждет нас там: в пустом, тихом, темном храме.

Начинается проскомидия, первая часть литургии – приготовление Святых Даров, на которых затем будет совершена Божественная литургия. После кратких входных молитв, которые священник читает перед Царскими вратами, священник облачается в священные одежды (подризник, епитрахиль, поручи, пояс, фелонь), умывает руки со словами псалма: «Умыю в неповинных руце мои» и подходит к жертвеннику. А на жертвеннике в углу алтаря в это время уже находятся священные сосуды – дискос и чаша, потир. И перед жертвенником, целуя сначала дискос, потом чашу, потом звездицу, которой будет закрыт затем дискос, копие и лжицу, священник произносит тропарь: «Искупил ны еси от клятвы законныя честною Твоею Кровию, на Кресте пригвоздися, копием прободся, безсмертие источил еси человеком, Спасе наш, слава Тебе!» Собственно, с этого тропаря начинается Божественная литургия, с этого тропаря, чтением которого почти про себя мы исповедуем главное в нашей вере. «Ты, Господи, искупил нас от клятвы законной, выкупил нас из рабства греха честною Твоею Кровию. Ты, пригвоздившийся на Кресте и прободенный копием, источил нам бессмертие. Слава Тебе».