Уральское эхо

Делец хмыкнул насчет Малороссии, но промолчал. Сыщик заступился за нее:

– Захотят – надо дать им попробовать. Если у них не заладится, сами к нам вернутся. Главное – не заставлять, не удерживать силой. Иначе язва как с поляками, на столетия, с кровью и взаимной злобой.

– Без Малороссии Россия перестанет быть великой державой! – вспыхнул Михаил Карлович.

– А зачем нам быть великой державой такой ценой? Если оставаться тюрьмой для народов, настоящего величия не достичь. Все силы государства уйдут на подавление недовольства. А их надо тратить на улучшение жизни людей. На строительство школ и больниц, на железные дороги – тут спасибо вашей деятельности. У нас во многих городах нет хорошей питьевой воды! Канализации нет! А грамотность? Мужики начинают читать и писать только в армии. Женщинам служить не положено, и они остаются темными. Темным человеком легче манипулировать, и власти это нравится.

Алексей Николаевич сам понял, что его несет, но не мог остановиться:

– Надо выстроить такую Россию, богатую, щедрую и свободную, чтобы соседние народы хотели влиться в нее добровольно. А мы бы думали, брать или еще погодить… И чтобы больше никаких монархий под любым соусом. Выборность вождей. Пусть народ решает, хорошо ли этот атаман, президент, премьер выполняет свою работу. Если плохо – переизбрать. А то в России традиции уж очень нехорошие. Назначим кого-то вождем, и вроде бы как на честных выборах. А ему понравится сидеть на троне, и он начнет цепляться за него. Народ-де еще не созрел, я тут еще немного посижу, подтяну и улучшу, не все успел, дайте мне время, не скоро сказка сказывается… Власть – ржавчина. Она разъедает даже приличного человека. А туда полезут политики, люди по определению аморальные. Ради власти настоящий политик готов на все. А настоящий – это всегда бессовестный. Нужен общественный контроль за ними. Вот так я сижу и рассуждаю, Михаил Карлович. А потом сам себя одергиваю: реальны ли мои предложения, достижимо ли это в нашей державе?

Фон Мекк вздохнул:

– Выстроить Россию богатую, щедрую и свободную… И чтобы людям в ней жилось хорошо. Э-хе-хе… «Жаль только – жить в эту пору прекрасную уж не придется – ни мне, ни тебе». Так?

– Возможно, что и так. В светлом будущем я не уверен. А вот в том, что нам с вами скоро придется хлебать горе полной ложкой, если не половником, – в этом уверен. Подумайте о детях и внуках.

В последний день пребывания в Екатеринбурге Лыков покупал подарки. Супруга его была неравнодушна к драгоценностям, и сыщик приобрел для нее малиновые шерлы[104] редкой красоты, какие добываются лишь в Шайтанских копях. Добавил к ним уральских же александритов и синих топазов. Алексею Николаевичу повезло: в магазине Нурова он смог найти уникальный фенакит[105] – крупный, с розовым отливом. То-то Ольга Дмитриевна обрадуется… Еще сыщик купил браслет из змеевика – для своей подруги-жевешки[106] – и спрятал его поглубже в чемодан. Глаза у врачихи были зеленые – как раз подойдет. Для себя командированный взял шкуру черного волка (тоже большая редкость) и забавную спичечницу в виде мухи работы Кусинского чугунолитейного завода.

А 5 сентября два сыщика простились с Екатеринбургом и сели в поезд до Перми. Следовало отметить командировочные предписания у губернатора и сделать ему последний доклад. Разговор не занял много времени. Иван Францевич обходил острые углы вроде перевербовки Обергауза и роли в ней загадочного Проферансова. Он поблагодарил питерцев за службу и предложил ехать в Петербург в его вагоне – начальник губернии через сутки отбывал по делам в столицу. Сыщики охотно согласились. Все-таки старший брат начальника Московской сыскной полиции и приличный человек.

Алексей Николаевич воспользовался паузой и повез помощника в Мотовилиху. Именно там началась вся история: атаман Лбов, его пропавшая казна, недобитки и растерянность властей. В здешних горах до сих пор отзывалось эхо его выстрелов. И до сих пор находили подвешенные к соснам винтовки, в смазке и с патронами…

Мотовилиха представляла собой большое селение в четырех верстах от Перми вверх по течению Камы. Оно располагалось на левом берегу, при впадении в Каму речки Мотовилиха; с другой стороны его поджимало полотно железной дороги. Шестнадцать тысяч жителей все так или иначе были связаны с казенными Пермскими пушечными заводами. Сначала это был медеплавильный завод, поставлявший медь на Екатеринбургский монетный двор. Но месторождение истощилось, и его переделали в пушечный. Помимо артиллерии, там выпускали еще котельное и сортовое железо, инструментальную сталь, машины и котлы, строили речные пароходы.

Сыщики беспрепятственно прошли по полицейским билетам в сам завод, и Лыков показал Сергею знаменитый пятидесятитонный молот. Один из самых сильных в мире, он давал удар в сто тысяч пудов. Пришлось соорудить под ним фундамент в шестнадцать саженей. Еще гости осмотрели двадцатидюймовую пушку на площади перед главной проходной. Ее изготовили в одном экземпляре для морского ведомства и на испытаниях сделали без повреждений триста выстрелов. Но меткость чудовищное орудие показало такую низкую, что моряки от него отказались. И теперь дура весом почти три тысячи пудов красовалась как памятник выброшенным на ветер огромным казенным деньгам.

Сыщики прошли мимо дома Лбова, где до сих пор жила его вдова. Не похоже было, что муж оставил ей капиталы… Потом они залезли на гору Вышку, увенчанную храмом и пожарной каланчой, и полюбовались сверху видами. Река, заросшие густым лесом сопки, колокольни пермских храмов вдали. Эх, лбовщина. Не дай Бог война вызовет к жизни призрак атамана и народятся новые идейные головорезы…

Питерцы спустились по тропинке, и Лыков сказал:

– Пора домой.

Губернаторский вагон прицепили к хвосту поезда, и сыщики с комфортом отправились в путь. Шикарное получилось путешествие. Кошко занимал отдельное купе с письменным столом, диваном и умывальником. Еще два дивана располагались в салоне, на них питерцы и спали. Там также имелись круглый обеденный стол и маленький ломберный. Задняя дверь в салоне была стеклянной, и Лыков часами сидел в кресле напротив нее, любуясь видами. Азвестопуло в это время обыгрывал губернатора в карты.

Во второй половине вагона находились два купе для сопровождающих, кухня, уборная и отдельное купе для проводника и прислуги. Кошко никого из подчиненных в столицу брать не стал. Так и ехали втроем. Камердинер Ивана Францевича Матвей умел хорошо готовить и фабриковал на кухне вкуснейшие завтраки и обеды. Ужинали путешественники на остановках в вокзальных буфетах.

Кошко много разговаривал со статским советником о своих заботах. Губернатор занимался мелким крестьянским кредитом, наделением мастеровых землей, упорядочением золотодобычи. Трудолюбивый, знающий жизнь, он пытался навести порядок в подчиненной ему губернии. Увы, власти Кошко на это не хватало. Особенно беспокоило его платиновое хищничество. Действительный статский советник пытался привлечь на свою сторону Лыкова, но что мог изменить простой сыщик? Поговорить в столице с Арандаренко? Накропать министру очередную записку? Добыча платины почти вся была в руках иностранцев. Построенный французами в Сен-Дени аффинажный завод мог переработать за год триста пудов этого металла. Урал по отчетам добывал на тридцать-сорок пудов больше, и тем не менее очисткой активно занимались также англичане и немцы. Откуда они брали металл, если ППАК скупала почти всю официальную добычу? Конечно, из контрабанды. Приезд сыщиков, разгром «пылесоса» Рудайтиса ничего не изменили. Они лишь расчистили место для прежних жучков из Тагила, и без того богатых. Фактически Лыков с Азвестопуло поработали на них и еще на анонимов из Петербурга. Требовалось обновить государственную политику, начать скупку «белого металла» казной по рыночным ценам. Ведь скоро война, платина потребуется военным. Пока же ее получали из-за границы, у того же Сен-Дени, поскольку мощностей единственного русского аффинажного завода в Тентелевой деревне не хватало. Продавали дешевое сырье, а покупали дорогой очищенный металл. Умнее было бы делать наоборот, однако власть привычно дремала…[107]