Гоголь. Мертвая душа

– А это мы поглядим. Вы бы, господин писатель, сидели спокойно. А то ударитесь ненароком своим длинным носом. Тряско тут. Легко зашибиться.

Это была плохо прикрытая угроза. По причине, непонятной Гоголю, полицейские были настроены к нему плохо – хуже некуда. Похоже, считали его убийцей. Что ж, учитывая загадочные обстоятельства, окружающие дело, их подозрительность была объяснима. Но Гоголь был убежден, что недоразумение развеется, лишь только он расскажет Виктору Степановичу Черногубу, что и как произошло на самом деле. И полетят полицейские экипажи в обратную Сторону, и подлый преступник будет схвачен, и тогда ему не отвертеться.

Однако Гоголь просчитался. Привезли его не к городничему, а к исправнику, принявшему его у себя в кабинете, словно какого-то арестанта, под присмотром двух стражников при ружьях с примкнутыми штыками. Там было душно от обилия зажженных свечей в люстре. Сесть Гоголю предложено не было. Никакого участия и тем более сочувствия исправник не выразил. Более того, он с самого начала повел себя грубо и нахраписто.

– Не тыкайте мне, сударь! – выкрикнул Гоголь, сорвавшись на фальцет. – Будьте любезны вести себя согласно этикету и уставу. Перед вами дворянин стоит, литератор, ученый. Как вы смеете проявлять неуважение?

Секретарь, записывавший все сказанное в углу кабинета, уронил перо на лист и поспешно промокнул кляксу.

– Дворяни-ин, значит, – протянул исправник, нехорошо улыбаясь. – Литератор. Что ж, здесь все записано, – он положил ладонь на картонную папку отвратительного серого цвета. – Но здесь не значится, что Николай Васильевич Гоголь-Яновский является также насильником и душегубом.

– Вы забываетесь, су...

Гоголь проглотил слог, поскольку, шагнув в запальчивости к начальственному столу, был схвачен стражниками за шкирку и водворен на прежнее место с причитающимся за своеволие тумаком между лопатками.

– Стой смирно! – прошипели ему в затылок, дыша луком и селедкой.

Но не так-то просто было усмирить Гоголя, потерявшего друга и обвиняемого в преступлениях, которых он не совершал.

– Вы обязаны представиться, сударь, – заявил он исправнику, – и предъявить мне обвинения, согласно которым проводится допрос. Да будет вам известно, я служил судебным делопроизводителем и знаю порядок.

– Писарем вы были, Николай Васильевич, – сказал полицейский чин. – Невелика сошка. Ну да ладно. Я капитан Туков. Арестованы вы за... Впрочем, будет лучше, если вы услышите это не от меня, а от той особы, на честь которой покушались.

Туков внезапно повысил голос, выкрикнув:

– Эй, Элеонору Викторовну уже доставили? Введите.

Ноги Гоголя подкосились, когда в комнату вошла дочь Черногуба. Под шарфом, наброшенным на ее шею, виднелись черные отпечатки пальцев душителя. Если бы стражники не поддержали Гоголя под руки, он бы упал.

– Узнаете ли вы этого человека, сударыня? – спросил Туков.

Элеонора посмотрела Гоголю в глаза, выставила перед собой указующий перст и промолвила:

– Да, господин исправник. Это Николай Васильевич Гоголь, писатель из Петербурга. Батюшка мой по доброте душевной приютил его с товарищем под нашим семейным кровом. В благодарность за проявленное нашей семьей участие господин Гоголь покусился на мое целомудрие, а когда понял, что силой овладеть мной ему не удастся, попытался лишить меня жизни.

Она замолчала. Стало слышно, как дышат стражники и как скрипит перо секретаря.

– Что вы говорите такое! – вскричал Гоголь, простирая к Элеоноре руки. (Его одернули, придержав за локти.) – Я покинул вашу комнату, погнавшись за неизвестным, подглядывавшим в окно за нашим свиданием.