Гоголь. Мертвая душа

22
18
20
22
24
26
28
30

– Говорите, мой друг, – потребовал Гуро нетерпеливо. – Хочется поскорее выбраться отсюда.

– А! Вам тоже не по себе? Все-таки и вас проняло?

– Вздор! Просто я чувствую себя здесь как в ловушке. Если перекрыть выходы, то из церкви никуда не деться. Мы в мышеловке, мой друг. И я хочу покинуть ее до того, как она захлопнется. Так что оставьте свою иронию при себе и говорите, что собирались. Итак, вам кажется, что вы догадались, где искать тот самый крест?

– Да, – подтвердил Гоголь. – Протоиереи обычно имеют покои в храмах. Отец Григорий, как истинный верующий, вряд ли жил в миру. Нужно обыскать его комнату.

– Где она может быть? – оживился Гуро.

– Не за Царскими вратами, это было бы святотатством. Так... Так... Следуйте за мной, Яков Петрович.

Гоголь повел спутника к лестнице, ведущей на колокольню, и не ошибся. Под ней обнаружилась дверца. Чтобы протиснуться в нее, пришлось согнуться в три погибели, но келья оказалась довольно просторной, тем более что обстановка ее была самая скудная: узкая койка больничного типа, табурет и небольшой стол, накрытый старой плюшевой скатертью, прожженной в нескольких местах. В изголовье кровати висела перекошенная иконка с суровым ликом Спасителя, одеяло было смято. На столе и возле него лежали беспорядочно разбросанные книги. Плоская подушка тоже валялась на полу.

– Его настигли здесь, – пробормотал Гоголь. – Я как будто вижу, как отец Григорий сопротивляется, хватаясь за что попало. Негодяи осмелились поднять на него руку прямо в храме, не боясь гнева Господнего.

– Я вот тоже опасаюсь совсем другого, – признался Гуро, уже начавший обыск. – Давайте поспешим. Неспокойно мне здесь.

Пока он переворачивал матрас и встряхивал одеяло, Гоголь взялся перекладывать книги на столе. Как и подсказывало ему сердце, крест был здесь. Отец Георгий сунул его в массивный кожаный фолиант с псалмами. Может быть, спрятал, когда в келью ворвались похитители, а может, просто всегда держал реликвию под рукой, и она затесалась среди страниц случайно. Крест был деревянный, с незатейливыми медными накладками, очень темный, фигурный, местами выщербленный. Взяв его в руку, Гоголь поразился тому, как тяжела эта небольшая по размеру вещица, которая, вероятно, изначально предназначалась для ношения на груди поверх рясы. Он повертел находку, проверяя, нет ли в ней других металлических вставок, но ничего не обнаружил. Странным было и то ощущение тепла, которое исходило от креста. Его не хотелось выпускать из руки.

– Нашел, – сказал Гоголь.

– Давай сюда!

Гуро резко повернулся к нему, зацепив при этом плащом свечу, пристроенную на углу стола. При падении она потухла. В этот же момент снаружи раздался отчаянный крик Федора.

– Сказал же ему: «Стреляй, а не кричи!» За мной!

Гуро выскочил в зал. Гоголь следовал за ним по пятам, на ходу пряча крест в карман. Несмотря на тревогу, он испытывал радость оттого, что не пришлось расставаться со святыней. Его коробило от одной мысли о том, что Гуро будет трогать крест своими нечуткими руками.

Дверь отворилась, впуская в церковь ночной сквозняк. Пламенные острия свечей беспорядочно заколыхались, порождая игру теней. В дверной проем влетел округлый предмет и покатился к ногам Гуро, оставляя на полу темные капли. Гуро отпрыгнул с несвойственной ему суетливостью и выстрелил, направив пистолет на дверь, за которой Гоголь никого не увидел. Снаружи раздался издевательский и вместе с тем угрожающий вой из нескольких глоток.

Гуро уронил саквояж вместе с тростью и крикнул:

– Доставайте второй пистолет, Гоголь!

Отдав распоряжение, он подбежал к двери, но она захлопнулась, прежде чем он достиг ее. Он выстрелил сквозь нее.

Гоголь не услышал грохота. Его расширившиеся зрачки были устремлены на голову урядника Федора, заброшенную снаружи. Она была ровно отрублена или отрезана, так что шея напоминала кусок разделанного мяса.