27 июля Булгакову пришел ответ от Смелова, который сообщил новообращенному требуемые адреса и прислал экземпляр брошюры с постановлениями обновленческого собора{288}. В конце ноября – начале декабря 1923 г. отец Петр получил письмо из обновленческого синода о принятии его в ряды обновленческого духовенства{289}. На письме был штамп обновленческого Сибирского областного церковного управления и приписка, сделанная епископом Василием (Смеловым), что протоиерей Булгаков «уже вступил на путь обновления Церкви Божией» и является «надежным работником по оживлению Церкви». В этом документе отцу Петру препровождалось «благословение синода» на его труды и выражалась просьба сообщить о положении Японской Миссии: какова она в настоящее время, кто и каковы ее работники, как они смотрят на «оживление и обновление» Церкви в России и, конечно, каковы средства миссии после пережитых бедствий. Однако отец Петр не пожелал действовать открыто. В письме Серышеву от 4 декабря 1923 г. он возмущенно писал: «Еп[ископ] Василий без моего ведома и согласия причислил меня к “лику” своих подчиненных и уже прислал свое НАЧАЛЬСТВЕННОЕ распоряжение, притом довольно глупое. И если он не глуп, то во всяком случае скоропалительное. Так со свободными людьми обращаться нельзя, и я не буду ему писать»{290}.
Деятельность Булгакова по «обновлению» Церкви выражалась главным образом в нападках на православных архиереев и вмешательстве в церковную жизнь Харбина. В своих письмах к разным лицам он описывал события сентябрьского землетрясения в Японии и «поведение духовных лиц», т. е. архиепископа Японского Сергия, епископа Владивостокского Михаила и епископа Камчатского Нестора.
1 сентября 1923 г. Япония пережила мощное землетрясение. Были разрушены значительная часть Токио и соседние с японской столицей районы. Сильно пострадала Русская Духовная Миссия. Катастрофой был практически уничтожен город-порт Йокогама. По утверждению Булгакова, в эти трагические дни молились все – язычники, инославные христиане и сам отец Петр, только православные архиереи не молились. В одном из писем он, правда, признался, что у архиепископа Сергия «сгорело все», но он «благодушествует»; и что епископ Михаил, который находился в Йокогаме, также лишился всего. Йокогама рухнула в несколько секунд и была поглощена страшным пожаром, ее просто не стало. Епископ Михаил чудом остался жив. После землетрясения он пробыл в Японии чуть более месяца и переехал в Харбин.
5 ноября 1923 г. отец Петр направил в Харбин два письма. Первое было адресовано протоиерею Александру Онипкину, благочинному Градо-Харбинского округа. В нем Булгаков, изложив свои «прогрессивные» мысли о недостоинстве всего российского епископата, критиковал покинувшего Японию епископа Михаила и предлагал Онипкину «доложить прилагаемое письмо» в Епархиальный совет{291}. Второе письмо было направлено в Приходской совет Софийской церкви, в которой начал служить епископ Михаил. Оно заканчивалось обращением к совету передать главе Харбинской епархии просьбу «о рассмотрении действий» епископа Михаила, «покинувшего вопреки заветам Христа свою паству в год бедствий» и епископа Нестора, «покинувшего свою паству для политической пропаганды, и своею крикливо-политическою работою очернившего православное духовенство, так как выясняется, что эта “работа” епископа Нестора шла вопреки воле и велению Святейшего всея России Патриарха Тихона»{292}.
Копию письма он препроводил архиепископу Мефодию и в тот же день написал митрополиту Антонию (Храповицкому), выразив благодарность Зарубежному Синоду за оказанную помощь по ходатайству о денежном содержании посольской церкви в Токио в 1923–1924 гг. В очередной раз описывая положение дел в Японии после землетрясения, Булгаков обращал внимание митрополита на «отвратительное поведение епископа Михаила», позволившего своему викарному епископу Нестору «кэйфовать в Японии в то время, когда его присутствие на месте в епархии было безусловно необходимо»{293}.
Доносил Булгаков и самому Патриарху Тихону. В письме Серышеву от 12 января 1924 г. отец Петр благодарил его за отправку своего письма Патриарху и присылку копии некоего документа, выражая при этом особую благодарность за передачу копии в Харбинский Епархиальный совет. Конкретная программа действий у отца Петра тогда еще не оформилась. Он упрекал Серышева в поспешности, проявленной им по отношению к протоиерею Онипкину, которому отец Иннокентий показал упомянутое письмо Булгакова Патриарху{294}. В дальнейших строках своего письма отец Петр назвал себя «царем» в проектируемой войне и объявил наступление не только на архиереев и духовенство, но и вообще на всех харбинских православных{295}.
В январе 1924 г. Харбин посетил архиепископ Японский Сергий, который был приглашен на проходившее в эти дни закрытое пастырское собрание. 28 января архиепископ выехал из Харбина, предполагая направиться в Америку, где надеялся собрать пожертвования на восстановление разрушенной землетрясением Японской Миссии. В это же время протоиерей Петр Булгаков готовился к переезду из Токио тоже в Америку{296}. Он живо интересовался всем происходившим в Американской Церкви и одновременно продолжал свою деятельность по «оживлению» Церкви в Харбине. В письме Серышеву от 27 февраля он вновь просил его переслать в Москву свое послание Патриарху. Ссылаясь на данную отцом Иннокентием характеристику взглядов протоиерея Александра Онипкина как либеральных, отец Петр разрешил ему показать Онипкину копии двух своих писем – Патриарху и Д. И. Абрикосову. Показывать оба документа архиепископу Мефодию он не советовал{297}.
Серышев должен был ознакомить протоиерея Онипкина, входившего в число доверенных лиц архиепископа Мефодия, с посланием Булгакова Патриарху Тихону, в котором тот ликовал по поводу «восстановления правильных отношений» святителя с советской властью. В другом упомянутом документе, с которым предполагалось ознакомить Онипкина, письме Д. И. Абрикосову, отец Петр по-прежнему ругал дальневосточных архиереев. Он писал, что в России Патриарх Тихон находится «при самой ужасной обстановке», и поэтому русские православные, особенно зарубежные, должны «облегчить его работу» и избегать того, что может «вставить палки в колеса» работе Патриарха. Вред, по его мнению, приносили прежде всего молебны, которые устраивались, по утверждению Булгакова, «для рекламы», и «политические митинги», на которых упоминалось имя Патриарха.
В это время молебны о здравии святителя Тихона служились и в Токио, и в Харбине. Под политическими митингами отец Петр подразумевал проповеди епископа Нестора. Не называя в письме напрямую его имени, Булгаков припоминал участие Камчатского архиерея в Земском соборе во Владивостоке, называл его «неудавшимся эмиссаром вождя Земской рати» и «политиканствующим младенцем-епископом», который нарушил «запрещение Патриарха принимать участие духовенству в политике»{298}.
Если проанализировать содержание писем протоиерея Петра Булгакова, то можно видеть, что в них отчетливо прослеживается его желание дискредитировать дальневосточных епископов и организовать раскол. По собственному признанию отца Петра, его замыслы простирались до «великой церковной реформации». Однако обновленческая деятельность Булгакова и его ближайшего друга и помощника священника Иннокентия Серышева носила полуподпольный характер и сводилась главным образом к интригам и клеветническим статьям в харбинских газетах против православного духовенства. Несомненна и их причастность к возникшему в конце 1923 г. конфликту между архиепископом Мефодием и Харбинским Епархиальным советом.
О причинах этого конфликта судить трудно, даже современники событий не могли сказать о них ничего определенного. Да и были ли вообще какие-либо веские причины, повлекшие за собой переизбрание всех членов Епархиального совета? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо восстановить историю конфликта, поскольку разные источники излагают ее по-разному.
С 1922 г. Харбинский Епархиальный совет состоял из пяти членов (трех священников и двух мирян) и одного представителя от КВЖД. В его состав входили: от духовенства – ключарь Свято-Николаевского кафедрального собора протоиерей Петр Рождественский (председатель), настоятель Софийской церкви протоиерей Михаил Филологов и священник Старо-Харбинской церкви Константин Лебедев; от мирян – бывший председатель Приамурского земского собора, профессор харбинского Юридического факультета Н. И. Миролюбов, заведующий Высшим начальным училищем С. В. Кедров и начальник Земельного отдела Управления КВЖД Н. Л. Гондатти (как представитель от КВЖД).
В октябре 1922 г. приказом управляющего дорогой № 576 в ведение совета был передан Церковный отдел при Управлении КВЖД{299}. Заведующим Церковным отделом состоял в это время благочинный церквей полосы отчуждения протоиерей Александр Онипкин{300}. Наблюдение за преподаванием Закона Божия в учебных заведениях полосы отчуждения было возложено на епископа Мелетия и председателя Епархиального совета протоиерея Петра Рождественского. Благодаря их деятельности многие безместные священники-беженцы были определены на должности законоучителей.
Первое время никаких недоразумений между правящим епископом и Епархиальным советом не возникало. Обстановка изменилась после отмены приказа № 576 приказом № 42, согласно которому функции бывшего Церковного отдела были переданы канцелярии Управления КВЖД по общим делам. По утверждению Е. Х. Нилуса, с этого времени и стало проявляться разномыслие между архиереем и Епархиальным советом, главным образом по вопросам школьного надзора{301}.
Член Епархиального совета профессор Н. И. Миролюбов причину разногласий объяснял тем, что приказом № 42 была внесена большая путаница в решение епархиальных дел, поскольку канцелярия нередко нарушала церковные установления. При возникновении спорных вопросов между Епархиальным советом и канцелярией правящий епископ обычно решал их в пользу канцелярии, что, естественно, не могло не вызывать недоумения у членов совета. Некоторые из них даже считали, что на епископа влияют «безответственные лица»{302}. Возможно, в их числе упоминался и отец Иннокентий Серышев, получивший должность законоучителя с первых дней своего пребывания в Харбине.
Такое положение не могло продолжаться долго, и в конце концов между архиереем и Епархиальным советом разразился конфликт. 25 октября 1923 г. архиепископ Мефодий неожиданно распустил прежний состав совета, издав распоряжение о прекращении его деятельности и сдаче дел протоиереям Онипкину и Борисоглебскому. Члены совета Н. И. Миролюбов и Н. Л. Гондатти опротестовали этот акт телеграммой в Архиерейский Синод РПЦЗ с просьбой отменить решение главы Харбинской епархии. Распоряжение о роспуске и сдаче дел Епархиальный совет не исполнил, признав его незаконным, и даже представил главе епархии особый доклад, в котором разъяснялось, что исполнение данного указания невозможно, поскольку оно противоречит церковным постановлениям.
31 октября архиепископ Мефодий другим распоряжением отменил свое решение и оставил совет действовать на прежних основаниях. В то же время он направил в Зарубежный Синод телеграмму о конфликте с Епархиальным советом, который обвинялся в растрате епархиальных денег, противодействии правящему епископу, возмущении общественности и т. п. В свою очередь профессор Н. И. Миролюбов послал в Синод жалобу на архиепископа, обвинив последнего в превышении власти, выразившейся в «самочинном закрытии Епархиального совета без законных к тому оснований и других неправильных действиях», с просьбой назначить следственную комиссию по сему делу{303}. В конце ноября 1923 г. из Синода была получена телеграмма о поручении расследования епископу Мелетию. Разбор дела продлился несколько месяцев.
Дело о конфликте закончилось в 1924 г. 19 марта епископ Мелетий направил письмо митрополиту Антонию о положении дел в епархии с докладом о проведенном расследовании по жалобе архиепископа Мефодия на Епархиальный совет. В письме он сообщил, что расследование затянулось по причине ознакомления «с разными мелочными обстоятельствами, связанными с этим делом»{304}. К своему докладу епископ Мелетий приложил документы, которые, по его мнению, свидетельствовали в пользу главы епархии. Материал расследования касался в основном реконструкции Епархиального совета. Епископ Мелетий считал, что необходимо удовлетворить просьбу правящего архиерея и сократить совет с пяти членов до трех ввиду финансовых затруднений епархии, высказываясь при этом за переизбрание совета на Епархиальном собрании. Рассмотрев материал расследования, Заграничный Архиерейский Синод указом № 441 принял решение о роспуске Харбинского Епархиального совета и избрании нового совета из трех членов под председательством правящего архиерея, не включая в него члена от КВЖД.
Получив указ, члены упраздненного совета Н. И. Миролюбов и Н. Л. Гондатти послали в Зарубежный Синод телеграмму с просьбой о приостановлении указа как противоречащего каноническим постановлениям. Одновременно они обжаловали решение Синода Патриарху Тихону, направив ему подробный доклад{305} с просьбой отменить указ. В докладе высказывались два возражения: 1) с разрешения правящего епископа Епархиальный совет уже сократил число своих членов до трех, кроме члена совета, назначенного от КВЖД (каковым являлся Н. Л. Гондатти), и 2) сокращение было вызвано финансовым затруднением кассы совета, а не епархии, от которой совет ничего на свое содержание не получал.
Необходимость отмены указа Зарубежного Синода объяснялась тем, что Синод, как считали авторы доклада, превысил свою власть, совершив действия, которые «противоречат постановлениям Собора 1917–1918 годов». По их разъяснению, канонически правильная реконструкция церковных учреждений могла быть произведена только таким же соборным постановлением, каким эти учреждения создавались, либо, при определенных условиях, главой автокефальной Церкви, т. е. Патриархом, с последующим утверждением на ближайшем Соборе. Как на одно из серьезных нарушений указывалось на назначение председателем Епархиального совета правящего епископа, поскольку в этом случае исполнительно-административный и судебный орган, каким является Епархиальный совет, превращается «в простую канцелярию правящего архиерея»{306}. В связи со срочностью дела 21 сентября Н. И. Миролюбов отправил Патриарху телеграмму с просьбой телеграфно отменить указ Заграничного Синода{307}.
ebooksa