Поднял Гарабова за плечи и опять в подбородок, коротко.
— А это, чтоб знал, — есть Закон!
Опять схватил его в охапку, а дальше… все произошедшее дальше вспоминается с трудом. Отпихнув швейцара, влетели в туалет молодые парни, двое, рубашки трещат на плечах, и умело, молча, только посапывая, повалили Ружина, пнули в живот, раз, другой, третий, потом к голове кроссовками литыми приложились, а потом Ружин потерял сознание и потому уже не видел, как в руку ему вложили никелированный пистолетик.
…Ружин припарковал машину. Несколько минут не выключал двигатель, сидел, греясь. Автомобилей на стоянке мало, два-три, усыпанные стылой осенней росой, с порожков и бамперов лениво падают капли, как после дождя. Сонно вокруг, сыро. Раннее утро. Гостиница «Солнечная» поблекла, стекла не блестят, мутные. Ружин наконец выбрался из машины, с трудом, кряхтя; снимая «дворники», задел плащом крыло, измазался бурой грязью — машина неухоженная, потеряла цвет, вместо белой темно-серая — даже не заметил, поднял воротник, запахнул плащ, длинный, мятый, сутулясь, валко взбежал вверх по ступенькам, к набережной. На набережной скоро засеменил к решетчатой калитке открытого кафе, в котором они как-то летом были с Феленко. Сквозь решетку видно, что на открытой площадке столиков нет, но дальше крытый павильон, и из-за его двери доносится приглушенно музыка, над дверью надпись: «Кафе «Русалка». Ружин дернул на себя решетчатую калитку. Бесполезно. Замок на цепи, грузный, ржавый. Ружин потряс прутья, крикнул:
— Эй!.. — И еще: — Эй!.. — И опять: — Эй!
Из павильона вышел швейцар, старый знакомый, Ружину ручку жал, скалился тогда летом… Не спеша приблизился, спросил, равнодушно жуя:
— Чего надо?
Ружин приветливо заулыбался, проговорил бодренько:
— Ты чего, Степаныч, не узнаешь?
— Чего надо? — повторил швейцар, облизнул сальные губы, проглотил, что жевал.
— Поесть бы, — Ружин приблизил лицо к решетке, заулыбался еще приветливей. — В такую рань только у вас поесть-то и можно.
Степаныч поморщился, когда Ружин дыхнул на него, сказал брезгливо:
— Визитную карточку давай.
— Степаныч, это же я, Ружин.
— Вы пьяны, — сказал швейцар.
— Это со вчерашнего, — сказал Ружин, хихикнув. — Набрался, как стервец, башка" трещит. Войди в положение.
— Не положено, — швейцар повернулся, двинулся обратно.
Ружин протянул руку, успел ухватить Степаныча за воротник, подтянул к себе, выцедил зло:
— Обнаглел, толстомордый! Открывай! А то припомню кой-чего, посажу!
Швейцар с неожиданной ловкостью крутанулся на месте, вырвался, ощерился:
ebooksa