Слухи о неладах в семье Поспелова, дошедшие до Водникова, не на шутку расстроили его. Он вообще не любил человеческого несчастья, горя, страдания. Может, это неправда, преувеличение, сплетни? Но, может, и была какая-нибудь размолвка или ссора, мелкая обида?
Хотелось чем-нибудь помочь Поспелову, что-то посоветовать. Все же Кирилл Николаевич с женой прожили немало лет, есть кое-какой опыт, жизнь у всех людей в общем похожа, по одному кругу идет. Но дальше этой банальной мысли он не пошел, посчитал, что неловко вмешиваться в личные дела Поспелова. Да и не время теперь об этом думать, и может, действительно прав Поспелов, который сказал Водникову, что лирика размягчает душу.
Подготовив и выверив бо́льшую часть необходимых расчетов, Водников и Поспелов после очередной планерки на заводе готовились ехать в больницу к Косачеву. Складывая бумаги и чертежи, они продолжали обсуждать все дело в целом и его детали. Их разговор был похож на продолжение странной дискуссии, которая началась давно и тянется уже долгое время, когда люди делают одно дело, хорошо понимая друг друга, но почему-то спорят без конца по каждому поводу.
— Я хорошо понимаю Сергея Тарасовича, — говорил Водников, шагая между столом и широким окном своего кабинета. — Он хочет осуществить свою старую идею. И кроме того, Косачев видит перспективу большого, масштабного дела.
— Но вы же знаете, что у завода есть и другие задачи, — горячился Поспелов. — Выпускаем же мы отличные трубы для котлов, турбин, авиамоторов, принимаем заказы на емкости. Разве мало нам этого? Зачем нам еще эти двухшовные трубы? Поймите меня правильно, Кирилл Николаевич, я не против новых идей. Я — за! Однако надо считаться и с объективными данными. Никто в мире не делает труб с двумя швами. Что же лезть на рожон? Это своего рода какое-то помешательство.
— Это инженерный азарт, — перебил его Водников. — Вы еще молодой, Вячеслав Иванович, у вас нет идеи, которой вы решили посвятить жизнь. А у Сергея Тарасовича есть, он видит перспективу, одержим, расталкивает все на пути. Косачев не такие горы сдвигал и эту сдвинет.
— А вы не боитесь, что он и нас с вами сдвинет? — прищурил глаза Поспелов. — Все полетим в пропасть, лопнем, как наша прошлогодняя труба.
Водников остановился, внимательно посмотрел на своего заместителя и подумал: «Чего он так горячится? Спор ради спора? Или усталость и раздражение?»
— Вы в самом деле боитесь провала? — прямо спросил главный инженер у Поспелова.
— Не знаю, Кирилл Николаевич, — замотал головой Поспелов. — Ничего я не знаю, устал я, и нервы у меня не в порядке. Не сомневаюсь, что завод разрешит и эту проблему. Косачев, конечно, по-своему прав, я его понимаю, но иногда вдруг хочется сопротивляться, потому что Косачев властно берет всех за шиворот и заставляет делать его дело, да так, чтобы я забыл о самом себе, о своей боли. А она болит, моя собственная боль, моя рана. Поймите хоть вы, Кирилл Николаевич.
Водникову показалось, что Поспелов сейчас начнет исповедь, будет рассказывать о своей личной драме, о жене, размягчится сам и размягчит Водникова. В другое время, в других обстоятельствах главный инженер охотно выслушал бы своего заместителя, но сейчас надо тактично остановить его.
Водников подошел к Поспелову, протянул папиросу, зажег спичку, давая закурить. Дружески улыбнулся, положил руку на плечо собеседника.
— Вам, Вячеслав Иванович, не следует забывать, что все мы идем в одной упряжке, — тихо сказал Водников. — Все мы время от времени отключаемся от личных желаний и подчиняемся большому общему делу. У меня тоже когда-то были свои мечты, я хотел стать ракетостроителем, а пришлось идти на войну. Потом занимался котлами на морских судах, делал и другую работу, которая раньше и во сне не снилась. Теперь, как видите, творю нечто далекое от того, о чем мечтал в молодости. Но, знаете, ничуть не жалею, потому что увлечен новым. И пусть не я придумал это дело, но я вижу, что оно интересно, необходимо людям, и мне приятно сознавать, что доля сделанного мной пойдет в общий котел.
— Вполне допускаю и такой взгляд на вещи, — соглашался Поспелов. — Но я полагаю, что постоянство желаний каждого при максимуме усилий, направленных к определенной цели, даст гораздо больший эффект. Концентрация всех умов человечества на каком-нибудь одном предмете может довести до абсурда. Если все станут думать, скажем, только о трубах, кто же сможет делать операции на сердце или строить корабли, шить одежду, выращивать хлеб?
Кирилла Николаевича начинал раздражать такой тон. Желая прекратить ненужную дискуссию, он сухо сказал:
— Разрешите дать вам один совет?
Поспелов перестал ходить по кабинету, сунул окурок в пепельницу.
— Готов выслушать, Кирилл Николаевич.
— Не закрывайтесь вселенским масштабом там, где нужно решать простое конкретное дело.
— Что вы имеете в виду?
ebooksa