— Это — за самовольство. Спешишь поразить мир, торопишься, как мальчишка.
— Нельзя же без риска.
— Легкомысленно это, Сергей Тарасович. Учти наперед и будь осторожней. Возвращайся на завод, веди дело как знаешь, да только не ослабляй внимания к емкостям, иначе мы крепко поссоримся. И новыми трубами обязательно занимайся, да только с умом, без артиллерийских залпов.
— Пустякового срыва испугались? — сказал Косачев с укором. — А какой у меня народ, как верит в это дело! Приехали бы, поговорили с рабочими, — не ругать нас надо, а благодарить.
— Ты же сам прискакал под горячую руку, вот и влетело тебе, — пошутил министр. — Я ведь тоже ночами не сплю, о многом думаю. И конечно же и о трубах, не забываю и молоковозы. Все, брат, нужно, все важно. И если честно признаться, твоя идея двухшовной трубы мне нравится. Продолжай эксперимент, но только без партизанских фейерверков. Пойми меня правильно, Сергей Тарасович, не обижайся.
Косачев слушал Павла Михайловича нахмурившись. Дело было совсем не в обиде. Косачеву не нравилось, что министр не понял его так, как хотелось ему, Косачеву. Жаль, что за этим неприятным происшествием с трубой министр увидел только одно — желание Косачева освободиться от емкостей. Это же совсем не так. Косачев хочет добиться такой идеальной комплексной работы завода, при которой не было бы никаких отходов металла, чтобы специалисты и рабочие не отвлекались ни на какие побочные, случайные поделки и всецело занимались бы главным делом завода, создавая продукцию высшего класса.
Косачеву хотелось точнее рассказать Павлу Михайловичу о том, что у него на душе, до конца объяснить все детали, чтобы министр правильно понял его, но самые нужные слова не приходили на ум в ту минуту, и он не стал продолжать этот разговор.
Чтобы официально закончить встречу с министром, Косачев сказал:
— Давайте приказ, Павел Михайлович, что не возражаете против эксперимента. Официальную бумагу на бланке с печатью. Уж я-то развернусь, будьте уверены, только потом не прорабатывайте меня.
— Пожалуйста, — сказал Павел Михайлович. — Получите любую поддержку. Если нужен приказ, завтра же подпишу.
Они мирно попрощались, и Сергей Тарасович с добрым чувством ушел из министерства.
Вспомнив о том разговоре с Павлом Михайловичем, Косачев и теперь все еще не мог понять, до конца ли был ясен министру косачевский замысел о двухшовной трубе. В первые минуты разговора министр был искренне взволнован самовольством Косачева и неудачной попыткой испытать трубы на трассе Газстроя. Но потом разговор принял иной оборот. Павел Михайлович, кажется, в общем-то выразил безусловное понимание всей важности задуманного Косачевым эксперимента. Однако почему же министр так и не прислал обещанного приказа об экспериментальном цехе и не ответил официальным письмом на записку Косачева, которую он послал недели две спустя? Правда, по телефону министр как-то сказал: «Вашу записку изучаем. Дело серьезное».
Косачев с какой-то внутренней настороженностью думал о предстоящей встрече с Павлом Михайловичем. Что будет на этот раз? Кажется, ничего экстраординарного на заводе не произошло, основной план выполняем, по емкостям — тоже. Может, недоволен, что втихаря продолжаем эксперименты, не получив приказа? Или считают, что тратим много денег? Если и теперь будет выговаривать и начнет намекать на пенсию, я прямо скажу все, что думаю, возьму и положу на стол заявление.
Сохраняя внешнее спокойствие, Сергей Тарасович поднимался по парадной лестнице, ступая по мягкому ковру. Он весь напружинился, приготовился к трудному, а может быть, и неприятному разговору.
В приемной Косачева не задержали ни на минуту. Секретарша приветливо улыбнулась и, повернув голову к прикрытой двери, сказала:
— Входите, пожалуйста, Павел Михайлович ждет.
Немного сутулясь и прищуривая глаза, министр протянул гостю обе руки и полушутливо, дружески сказал:
— Все-таки прилетел? Молодец! Я опасался, что не прорвешься в такую погоду, а дело не терпит.
Косачев поздоровался, скользнул острым взглядом по кабинету. «Никого, кроме министра, нет. Рано еще, или так нужно?»
ebooksa