Тавера начал опять катать хлебные шарики. Я вертел в руках обломки ножа, стараясь соединить их. Мы долго молчали, и наконец молчание стало нестерпимым.
— Мама, — тихо позвал я.
— Да, сынок.
— Ты слышала?
— Слышала.
— Все слышала?
— Все.
— Что же нам делать, мама?
А мать не отозвалась. Тавера поднял голову и с надеждой посмотрел туда, где лежала мать. Что он хотел услышать от моей матери, чего он ждал? Совета? Помощи? Сочувствия? Мать долго не отвечала.
— Мама! — не выдержал я.
— Трудное это дело, сынок...
— Как ему помочь?
— По-моему, такие вещи не прощаются...
— Почему?!
— Не знаю... Но уверена — не простят...
— Но если человек решил учиться, если он не хочет воровать, если ему надоела такая жизнь?!
— Так говорят все заключенные. Кто им поверит?
— Но почему же?
— Потому, наверное, что нельзя всем верить.
— Но Тавера — не все! Я знаю: он говорит правду!