Солнечная ночь

22
18
20
22
24
26
28
30

Слышны разрывы бомб. Паулюс лезет под стол. После наступления тишины он продолжает:

Я разрушу Сталинград, как Карфаген! И если мне не суждено возвратиться с поля брани, знайте: моим последним словом будет «фюрер»! (Садится и плачет.)

Геббельс. Мой фюрер! Простите мою минутную слабость! Теперь я публично заявляю: дни коммунизма сочтены! Не сегодня, так завтра Сталин сложит оружие! Россия будет нашей колонией! Да здравствует Германия!

Гитлер. Иди, поцелую тебя!

Они целуются. Ева разливает вино в высокие бокалы.

Ева. Господа, выпьем за Германию, за фюрера!

Все пьют и по-немецки поют «Мравалжамиер» * (грузинская застольная песня).

Гитлер. Теперь ступайте. Я и Ева хотим спать.

Ева зевает. Все уходят. В комнате гаснет свет.

                                              Занавес

Вторая картина в основном была построена на звуковых и световых эффектах. Действие происходило в Берлине, в бомбоубежище. Сцена представляла полуразрушенную канцелярию Гитлера. В беспорядке валялись вещи, бумаги. Свет то и дело гас и вновь зажигался. Четыре мощных вентилятора на сцене вздымали тучи пыли. За кулисами непрерывно гремели барабаны. Берлин агонизировал...

Неожиданно на сцене появлялись я и мои автоматчики.

— Руки вверх, Гитлер, Геринг, Геббельс, Риббентроп и госпожа Ева! — кричал я.

Канцелярия безмолвствовала. Тогда я с автоматом наготове врывался в комнату и видел валявшихся на полу Еву, Гитлера и немецкую овчарку, рядом с ними — бутылку с ядом.

— Отравились, трусы! — говорил я и гордо смеялся.

— Отравились, трусы! — повторяли со смехом мои ребята.

— Друзья! — начинал я свой монолог. — Враг разгромлен в собственном логове! Добро восторжествовало над злом! Рядовой Чичинадзе, доложите товарищу Жукову, что война окончена!

Гурам поворачивался на каблуках и уходил. На этом спектакль заканчивался.

На генеральной репетиции присутствовали педагогический совет и художественный совет родителей в полном составе.

— Закройте дверь и никого не выпускайте! — приказал директор.