Жертва 2117

22
18
20
22
24
26
28
30

– Думаю, мы должны признать, что никогда раньше не сталкивались с такой тактикой террористов. Я совершенно убежден, что за этим не стоит ни одна из существующих террористических организаций.

– Давайте обсудим, что представляется нам ложным в этом сообщении? – сказал руководитель следственной группы. – Называется число семь, но зачем им было называть его? Может быть и меньше, и больше. Я считаю, что мы не можем доверять этой цифре.

– Вы видели фотографию двух женщин, которые сумели бежать из лагеря интернированных на Кипре? – сказал Вебер. – Я убежден, что они входят в эту группу, поэтому мы повсюду разослали их описание. Думаю, они покинули Кипр, почему бы нет? Галибу ведь это удалось. Кроме этого, нам известно о его подручном по имени Хамид, значит их уже четверо. Сверх того, к несчастью, сюда надо включить родственников Асада, их двое. Итого – шесть. Мы не можем исключать число семь, конечно, но мне кажется, ты прав, мы не знаем, сколько их, возможно, больше, – сказал Вебер.

Асад молчал. Перед глазами у него стояла мерзкая ухмылка Галиба. И что они могли сделать теперь? Они должны были любыми средствами искать эту сатанинскую группу, и Асаду было не важно, каким образом. Раньше он надеялся, что этот негодяй сделает какую-то промашку, но теперь стало ясно: Галиб намеревается уничтожить Марву и Неллу и ему трудно помешать.

– Мне не приходят в голову случаи, когда бы террористы-смертники называли свои имена ПЕРЕД совершением теракта, – продолжил Вебер.

Асад кивнул:

– Но вы поняли смысл этого сообщения? Все это чушь о мести европейским СМИ, потому что он обращается непосредственно ко мне. Для Галиба это игра кошки с мышкой. Но уж я позабочусь о том, чтобы получилось наоборот. Даже если это будет стоить мне жизни.

33

Александр

День шестой

Он ненавидит этот звук и всегда ненавидел его. Когда начинал звонить мобильник отца, ему и матери полагалось сидеть тише воды ниже травы.

– Разве я не говорил тебе, чтобы ты закрывал свой поганый рот, когда я говорю по телефону? – кричал потом отец, если он помешал ему во время разговора.

И начинал трясти сына, как будто такое физическое воздействие сделает мозг более восприимчивым к запоминанию или пониманию. Даже матери доставалось по большому счету, если где-то на кухне продолжало что-то гудеть или же радио незамедлительно не выключалось. Мобильник принадлежал ОТЦУ, разговор был ОТЦОВСКИМ. И ничто другое по важности не могло даже приблизиться к этому уровню.

Александр, став тинейджером, понял, что большинство отцовских разговоров по телефону не имели ни малейшего значения, а его отец был ноль без палочки, требовавший уважения к себе, которого никак не заслуживал. И сейчас мобильник лежал в коридоре на полке и издавал свои дурацкие звуки колокола Вестминстерского аббатства. Александр инстинктивно ежился, хотя голова, к которой обычно подносился этот телефон, лежала теперь с превратившимися в лед глазами в камере глубокой заморозки при температуре минус двадцать градусов.

Отец в последний раз был на работе четыре дня назад, и это, уж конечно, замечено. Если Александр будет вести себя неосторожно, он рискует увидеть на пороге дома кого-то из его коллег, который спросит, что же случилось. Было бы заманчиво наблевать на блестящие туфли этой канцелярской крысы и швырнуть ему в лицо правду, но допустить этого ни в коем случае нельзя, поэтому Александр встал. Он только что придумал новую стратегию, чтобы выиграть в раунде две тысячи шестьдесят семь, и сгорал от нетерпения опробовать ее, но разум победил.

– Я хотел бы поговорить с твоим отцом, – услышал он голос, когда взял мобильник.

– К сожалению, это невозможно. Мой отец переехал.

На другом конце наступила тишина, и Александр улыбнулся.

– Вот как… Странно, что он не сообщил об этом на работе. Когда это произошло?

– Четыре или пять дней назад.