Жертва 2117

Вообще, было непонятно, есть ли у этого человека какая-то связь с Мюнхеном, кроме униформы. Хоан на это надеялся. И независимо от того, к чему приведет его расследование, он должен был каждый день посылать отчеты о нем в свою газету, а также, что было гораздо хуже, Галибу, который называл себя Абдул-Азимом.

Последнее обстоятельство Хоана очень тревожило, и для этого были серьезные причины. Разве Галиб не показал наглядно, на что он способен? Этот негодяй был откровенным садистом и убийцей, который без угрызений совести убил жертву номер 2117 и приказал перерезать горло другой женщине, которая находилась в хорошо охраняемом лагере для беженцев. Как вообще это могло произойти? Хоану было страшно подумать, какую ужасную сеть сплел Галиб.

Все это заставляло Хоана снова и снова оборачивался, чтобы посмотреть, не преследует ли его кто-нибудь. Не приклеились ли черные «ауди», БМВ или «мерседесы», а что это за белый «вольво», который ехал за ним от аэропорта?

Предупреждение Галиба было совершенно четким и не подлежало двоякой трактовке. Хоан должен был следовать его указаниям, если только не хотел закончить жизнь, как жертва 2117 или как та женщина, которой перерезали горло. Поэтому текст о его посещении лагеря беженцев Меногея был добросовестно воспроизведен в его статье в «Орес дель диа» вместе с фотографией убитой женщины. Собственное участие в трагическом событии он постарался по возможности затушевать.

Через несколько часов его статья об охоте за убийцей была поднята на щит, он увидел это в интернете. И едва успели сделать набор в «Орес дель диа», как историю продали целой куче европейских газет, жаждавших сенсаций. Фотография убитой женщины появилась на первых страницах газет на всех стендах в аэропортах с затемненными пятнами на месте перерезанного горла и глаз.

В «Орес дель диа» все были, конечно, в восторге от статьи, которая дала большие барыши и повысила рейтинг газеты. И всем было плевать, что их корреспондент тем самым сунул голову в пасть льва. Эту проблему он должен был решать сам.

За лобовым стеклом Хоан увидел величественные здания центра, показавшиеся после проезда через городские ворота Исартор. В качестве первой остановки в своих поисках он выбрал Мюнхенский городской музей, который гордился отличной коллекцией фотографий. Уж здесь-то, черт побери, найдется хоть кто-нибудь, кто скажет, в каком направлении ему двигаться. Наверняка фотограф с голым черепом, который бегает в старой синей униформе служащего трамвая, должен привлекать внимание в этих кругах.

Хоан вынул листок, который ему передал мальчишка в Никосии.

«Пока мы знаем, что мы тебя опережаем…» – так там написано. Но что будет, если он на самом деле выйдет на фотографа? Не слишком ли он близок к цели?

– Achthundfünfzig Euro[11], – сказал шофер, на этот раз более отчетливо, когда они остановились у музея.

Хоан почувствовал облегчение. Шофер мог потребовать вдвое больше, и ты все равно не знал бы, надули тебя или нет.

Снаружи Мюнхенский городской музей был похож на старый склад, который выделялся среди окружающих зданий геометрической четкостью линий и явно был придуман архитектором в свой не самый лучший день. Во всяком случае, так решил Хоан, выросший в городе, символом которого стали фантазии Гауди.

Первый внутренний двор музея был украшен фонтаном с фигурой, красоту которой оценил бы не каждый. Из двора через черный ход Хоан направился в вестибюль с кассой.

Хотя он объяснил кассирше цель своего прихода и даже показал удостоверение журналиста, ему пришлось выложить семь евро за билет.

– М-да, даже не знаю, к кому вам надо обратиться, – ответила кассирша. – Наверное, лучше всего было бы поговорить с Ульрихом или Рудольфом… но как раз сегодня их нет. Может быть, стоит подняться на третий этаж, где у нас временные фотовыставки.

Хоан посмотрел по сторонам. В нескольких метрах от кассы была информация о проекте «Migration Moves the City»[12], это была временная выставка на первом этаже.

Хоан застыл. А нет ли связи между пребыванием фотографа в Айя-Напе и этой выставкой? В таком случае контакт фотографа с Галибом, вероятно, был не преднамеренным, а их разговор – совершенно случайным.

Если так, то он идет по ложному следу.

Хоан вздохнул. Если бы он с самого начала писал лживую историю, то можно было бы наплевать на факты, но после письма Галиба в Никосии такая возможность исключалась.

Хоан нашел фотовыставку на третьем этаже, где группе немецкоязычных посетителей женщина-экскурсовод рассказывала что-то о сотне фотопортретов, висевших на белоснежных стенах и временных стендах.