Жертва 2117

– Эй, когда начало сезона?! – крикнул Хоан через весь зал. – Хотя бы примерно?

– Сразу после летних каникул, – ответили тот, что с глазами молодого оленя.

Хоан кивнул в знак благодарности и прошел мимо желтой юбки, не удостоив ее взглядом.

Поиски в гугле дали быстрый результат: начало сезона в Мюнхенском народном театре приходилось на конец сентября, то есть инцидент, вероятнее всего, произошел на предыдущих неделях.

Хоан ввел «желтая газета» в гугл-переводчик и выяснил, что по-немецки это «Boulevardblatt». Нашел несколько желтых газет, где сообщалось о нападении, за которое был осужден актер по имени Карл Герберт Хюббель. Пострадавший был представлен как фотограф, которому присудили небольшую денежную компенсацию, но в то же время назначили штраф за причинение беспокойства публичному лицу в общественном месте. По последнему пункту была кассация, которую удовлетворили, его самого оправдали, тем дело и кончилось.

Газеты писали, что фотографу было сорок два года, его звали Бернд Якоб Варберг. Фамилия та же, что и у женщины, которая ответила на запрос Хоана об униформе в интернете, видимо, между ними была какая-то связь. Может быть, это была его сестра? Мужчина был известен также под инициалами BJ, и эти буквы соответствовали его прозвищу Blaue Jacke[16], возможно, оно соотносилось с его любимой одеждой.

У Хоана мурашки побежали по спине. Никаких сомнений, что он нашел того человека, которого искал.

Адрес Бернда Якоба Варберга он нашел за каких-то три минуты, место жительства находилось в десяти минутах езды отсюда.

Впервые в жизни Хоан почувствовал себя дьявольски везучим парнем.

Еще бы!

17

Асад

Обычно Асад смотрел на людей с сочувствием и жалостью, но на этот раз все было иначе. Он их не видел, а только ощущал их присутствие. Они набились в метро как сельди в бочке и стояли, плотно прижавшись друг к другу, пустые оболочки без содержимого. Они ехали после работы и думали лишь про ужин и телесериалы, потом у них будет короткое общение с детьми, несколько минут одиночества в туалете и секс. От стоявших вокруг веяло застарелой рутиной, привычными ритуалами и установленным раз и навсегда порядком жизни, в которой ничего никогда не менялось.

Дрожащей рукой Асад прижимал к себе зеленую картонную папку как доказательство того, что человек по-настоящему существует, только когда все его чувства сосредоточились на вопросе жизни и смерти.

Асад снова попросил своих коллег разрешить ему сделать паузу в рассказе, чтобы успокоиться и помолиться. Но правда состояла в том, что он готов был взорваться. Скорбь и отчаяние заставляли его прижимать эту маленькую папку к себе, как чистое золото, которое могли у него отнять в любой момент.

Он стиснул зубы, когда десять минут спустя оказался перед потемневшим зданием и посмотрел на свет, который лился из окон квартиры семьи Самира.

И когда Самир открыл ему дверь, Асад сломался. Его сотрясали рыдания, но тело его не было обессиленным и размякшим, а его слезы сопровождались потоком арабских проклятий и слов ненависти.

Они не виделись много лет, и между ними давно уже установилась непримиримая вражда. Поэтому первой реакцией Самира было смятение и желание защитить свою семью, которая застыла за обеденным столом, как персонажи музея восковых фигур, не отрывая от него взгляда.

– Идите к себе, – крикнул он детям и жестом показал жене, чтобы она шла вместе с ними.

Потом он повернулся к Асаду, грозно посмотрел на него и явно приготовился вышвырнуть его на лестничную площадку.