В номер я вернулся уже за полночь. Спать не хотелось, зато проснулся аппетит. Я заказал еды и взялся за написание текстов. Потом мне снова стало дурно, и вместо текста я написал предсмертную записку, которую утром смыл в унитаз.
За окном светило яркое полуденное солнце. И не снежинки. Мне бы не помешало провести несколько дней в постели, но мысль о том, что Эли может быть в Париже, сводила с ума и выгоняла прочь из отеля. Есть я не хотел, но заставил себя. Потом вызвал очередное такси и опять стал мотать километры и проматывать евро. Сегодня таксист был из «коренных», по-английски он говорил плохо, что меня, несомненно, порадовало. Два часа спустя его сменила другая машина. А через три часа у меня самого начала кружиться голова, тошнило от выхлопных газов городских пробок и приторного мятно-лимонного ароматизатора, висевшего на зеркале перед носом. И я попросил отвезти меня обратно в отель. Опять возвращаюсь ни с чем.
А потом наступила среда и холода. Пошёл снег. Моя болезнь не проходила, однако я добросовестно соблюдал здоровый режим питания. Во всяком случае, старался.
К пятнице мой летний гонорар закончился: я оплатил выставленный детективным агентством счёт, а на свои «катания на такси» спустил сумму, верно, равную стоимости билета на самолёт до Берлина. Однако я убедился в том, что Эли не в Канаде. Последнему таксисту, к слову, удалось меня разговорить и выпытать, почему я провожу дни, рассекая улицы Парижа. Это был очень толстый пожилой француз, едва влезающий в водительское кресло. Со своей седой бородкой, похож он был на Санта Клауса, оттого, возможно, мне и захотелось с ним поделиться. А затем он дал дельный совет — воспользоваться услугами общественного транспорта, где поток людей увеличил бы шансы случайно столкнуться с Эли. Это ведь хороший совет? Или я пребываю в бредовом состоянии?
Температура не поднималась с вечера вторника, но вот кашель усугубился, из раздирающего сухого став влажным. Том и Ксавьер звонили на протяжении всех этих дней, будто бы распределив обязанности по времени суток: Том — утром, Сави — вечером. Они не спрашивали, чем я занимаюсь, раз не нашёл Эли по присланному Майером адресу, они просто говорили о работе: Том — о жизни нашей студии, Ксавьер — о начинающих улаживаться делах GUN Records. Я же предпринял ещё несколько попыток поговорить с Жюльет. Всё впустую. «Её нет на месте», — только и звучало на другом конце телефонной линии. Один раз трубку подняла сама Жюльет, я узнал её ровный тихий голос, но когда она поняла, кто её спрашивал, связь тут же прервалась. Я перезвонил. Но ответил уже кто-то другой, сказав, что я ошибся, со мной говорила не мадам Лефевр.
25
— Monsieur! — окликнула меня девушка с ресепшена, когда я уже открыл дверь отеля. И я подошёл к стойке. — Хотела лишь уточнить: вы планируете задержаться тут ещё на какое-то время? Если нет, то выписаться необходимо завтра до обеда.
Тогда я оплатил ещё одну неделю и поплёлся к ближайшей автобусной остановке. Уезжать домой не хотелось, но и здесь, на улицах Парижа, с каждым прожитым днём уже становилось невыносимо одиноко. Сегодня было серо, с самого утра накрапывал дождь. Дойдя до бульвара Сен-Жермен, я сел на автобус №63, доехал до площади Трокадеро, что находилась на противоположном берегу Сены, прямо за этой чёртовой башней Эйфеля, из-под которой виднелась другая башня — Монпарнаса, эдакий парижский Эмпайр-стейт-билдинг. А потом пошёл к набережной. Дождь сменил мокрый снег, но туристам, кажется, было всё равно. Столпившись у каменного ограждения моста, группа воодушевлённых пожилых людей в разноцветных куртках переговаривалась на испанском, английском и ещё каких-то языках, тряся картами и без конца фотографируясь.
Я обошёл башню дважды. Решил даже подняться, посмотреть на город сверху, быть может, разглядел бы где-то среди всего этого праздничного убранства малиновую шинель. Но очередь была слишком длинной, и я снова спустился к набережной, пошагав в сторону Нотр-Дам, намереваясь перекусить в каком-нибудь кафе, потому как голова стала кружиться. Но по пути наткнулся на уличный фургончик с фаст-фудом. От него исходил такой вкусный запах, что пройти мимо было просто невозможно. И пока я хрустел своим сэндвичем с маринованными огурцами, потягивая обжигающе горячий чай с лимоном, со мной заговорил тутошний торговец, уговаривающий купить его книги, которые в отличие от книжек остальных продавцов были разложены прямо на тротуаре, а не находились в специальных металлических боксах.
— Я не говорю по-французски, — пережёвывая овощи, пробубнил я, не имея ни малейшего желания торговаться с ним.
— Приятного аппетита, — ответил мужчина на превосходном немецком, а потом достал две книги из-под прозрачного целлофана, которым от снега был прикрыт его товар. Очевидно, мой план обречён на крах.
— Спасибо, но книги меня не интересуют, — сказал я, шагнув от него ближе к ограждению набережной.
— А у меня хорошие книги, — продолжил он настаивать на своём.
— Вот как? — впервые за долгое время заставил он меня улыбнуться.
— Я сам писатель. Знаю, о чём толкую.
— И о чём пишите? — спросил тогда я и поставил стаканчик на скамейку, ожидая, когда чай хоть немного остынет.
— Обо всём: о грязи и людях.
Так мы проговорили с ним о жизни целый час. Он рассказывал о себе, я — о себе. Он писал стихи, я — песни. В этом было что-то общее.
— А романы не сочиняете? — поинтересовался я.
— Нет, — рассмеялся он, поправив съехавшую старую шапку. — Не люблю сочинять. Или не умею. Интересней тех историй, что придумывает жизнь, ещё никто не написал. Я просто пересказываю жизни людей, с которыми когда-то сводила меня судьба. Пересказываю, но не сочиняю.
ebooksa