А Настя принялась показывать, насколько соскучилась в самом деле.
ЦУМ «Минск» находился метрах в трёхстах от филармонии, за гастрономом «Столичный». Егор, зашедший внутрь за хозяйственной мелочью перед репетицией, увидел Юру Серёгина и хотел приветственно махнуть ему рукой, как вдруг заметил настороженно-вороватый взгляд администратора, будто тот боялся слежки. Рискуя опоздать и получить втык от Мулявина, осторожно последовал за ним.
Серёгин несколько раз проверился у зеркал, купил пару общих тетрадок, а потом пошлёпал наверх к отделу музыки. Борисовские как бы гитары его ни в малой степени не заинтересовали. А вот пластинки «Песняров» — очень даже.
Не дожидаясь, когда он дойдёт до грохочущей кассы пробить покупку, Егор быстро зашагал к филармонии, срезав угол через двор за гастрономом. Заканчивался всего второй месяц жизни в Минске, не считая гастролей, а он уже неплохо ориентировался в этом, в общем-то, небольшом по сравнению с Москвой-2022 городе, кое-где узнал даже короткие тропки.
Успел вовремя, даже на минуту раньше Мисевича и Мулявина.
Худрук принёс новость: на концертах администрацией филармонии поручено спеть песню протеста на испанском языке. Предложена была испанская L’Estaca авторства Льюиса Льяка. Написана в шестидесятые годы и повествует о надежде испанского народа о свержении фашистского режима генерала Франко.
Репетицию почтил визитом Волобуев. Он цвёл, видимо, имея некоторое отношение к выбору саунда. Даже счёл уместным сказать несколько слов.
— Товарищи! Как мы знаем, фашистский генерал Франко умер, диктатура рухнула. Правда, испанский пролетариат не нашёл в себе сил окончательно сбросить иго империализма. Самые сознательные рабочие, как нам докладывают из Испании, продолжают петь L’Estaca, рассчитывая на освобождение страны и восход солнца социализма, вспоминают дружбу с Советским Союзом в предвоенные годы. Поэтому учим слова. Право на исполнение песни оплачено.
Почему-то не оплатили ни ноты, ни качественную запись. Или просто Волобуев забыл их принести. Песню слушали на кассетном магнитофоне, фотокопию текста раздали каждому.
Звучало она здорово, энергично, несмотря на общий лирический настрой и небыстрый темп. Прилагался и перевод, но без рифмы и стихотворного размера. Пелось о людях, прикованных цепями к столбу. Он прогнил, и если поднатужиться, то он рухнет, рухнет, рухнет[19].
Три раза повторялось tomba, tomba, tomba, что, наверно, и означало трёхкратное обрушение. Мелодика слов настолько соответствовала мотиву, что Егор во время последнего повторения припева обнаружил, что повторяет tomba, tomba, tomba за испанским певцом.
Когда прозвучали последние аккорды, он уже нацепил на себя «Музиму» и положил слова перед собой на пюпитр.
— Владимир Георгиевич, можно?
Мотив он подобрал с первых касаний струн.
— L"avi Siset em parlava de bon matí al portal…
Закончив словами по-русски «рухнет, рухнет, рухнет, наверняка уже прогнил», вопросительно посмотрел на музыкантов.
— Муля, а знаешь… — задумчиво сказал Мисевич. — Её надо петь именно так, как в оригинале, без проигрыша в начале, гитара вступает где-то с третьей строчки, потом все подхватываем.
— Пока никто ничего не подхватывает, — возразил Мулявин. — Валера! Бери кассету домой, слушай. Сделай копии на своём двухкассетнике. Думаем все. А репетируем сегодня «Весёлых нищих». Нам отказано в записи, это не означает, что зрители не должны их слышать.
В перерыве Егор ознакомился со старым самодельным басовым комбиком, сварганенным вручную в Минском радиотехническом институте на Подлесной, и бас-гитарой «Орфей», куда хуже «Фендера», но вполне пригодной для репетиций. Мисевич велел разжиться кассетным магнитофоном, хотя бы таким как «Весна-306», нормальный уже купить на гастролях, чтоб репетировать дома под запись с пульта без басовой дорожки.
На вынос аппаратуры и приобщение её к домашнему хозяйству требовалось разрешение, по поводу которого будущий бас-гитарист должен был потревожить администратора.
ebooksa