– Действительно хотела. Забыла, – Нина хлопнула себя по лбу рукой в перчатке и нервно засмеялась. – Вместе пойдем. Или ты?
– Иди ты одна.
– Да. Я думала, ты… Но как хочешь.
– Ты же знаешь, я не люблю магазины. Никогда не любил.
– Не любил, – она грустно покачала головой. – Что купить?
– Мои предпочтения ты знаешь. А вообще ориентируйся на себя. Твой послушный мальчик будет есть все, что ты выберешь.
– Послушный мальчик? – Нина задумчиво на него посмотрела и опять нервно рассмеялась. – Да, да, будь послушным мальчиком, и тогда все будет хорошо.
– А иначе не будет? Что за трагизм в голосе, Ниночка? У нас ведь сегодня праздник. Мы к этому шли пять лет.
Так себе пьеска, и роль, которую она себе выбрала, совершенно ей не идет. Но, может быть, второе действие будет получше?
– Праздник? Ну да. День любви и согласия. Ты ведь любишь меня и со всем согласишься? – Нина печально улыбнулась. – Не правда ли?
– Все зависит от того, что именно ты хочешь мне предложить.
Смерть, разумеется, уж в этом сомневаться не приходится, все равно, в чем она будет – в бежевом или в черном. И изумрудная капля ни на что повлиять не сможет. Результат предопределен.
Результат предопределен, Ниночка. Ты уже проиграла. Даже если ты в черном платье, наперекор в черном.
– Хорошо, – она улыбнулась бледной, болезненной, желтовато-зеленой улыбкой. – Я постараюсь быстро. Значит, беру на свой вкус. – Нина выбралась из машины.
– Твой вкус и есть мой. – Анемичная лесть, но не стоишь ты, милая, ей-богу не стоишь полнокровного комплимента.
– Ошибаешься, дружочек. Вкусы у нас всегда были разные.
Ну да, например, ему никогда не нравился Миша. Да и Павел совсем не в его вкусе.
– Однако нам это не мешало ладить.
Еще как мешало. И сейчас мешает, очень мешает. Но об этом потом. Нужно сначала доехать, здесь, в машине, несподручно обсуждать разницу во вкусах. Здесь вообще несподручно выяснять отношения.
– Жди. – Хлопнула дверцей, ушла.