Плохо, очень плохо проиграна сцена, а сценарий вообще ниже всякой критики. Эта рассеянная грусть не вытекает из страстных объяснений в любви, спонтанных, истеричных объяснений первого, телефонного, акта. Нелогична она и ничем не оправдана. Или это уже не игра? Печаль искренняя, оттого, что придется убить своего драгоценного мальчика? Не печалься, родная, тебе не придется этого делать. Мальчик спасет тебя от тягостной миссии. Неужели ты этого не чувствуешь? Мы ведь так хорошо научились понимать друг друга. Ты должна была догадаться, что твой маленький мальчик давно уже вырос, что он просчитал твой план и, конечно, придумал свой. Или ты догадалась? И грустишь о себе?..
А что, интересно, поделывает сейчас дурочка Катя? Все еще идет сквозь снега? Рассказывает страсти Гаврилову о чудесном воскрешении с последующим разоблачением? Заламывает руки у себя на Садовой, оплакивая несовершенство мироздания?
Не плачь, Катюша, мироздание мы поправим и даже уже сегодня вечером, вот только немного разберемся с текучкой. А к Гаврилову идти не стоит – глупый, преждевременный шаг, нам с тобой он может серьезно повредить. Ты и так вела себя не лучшим образом, только и делала, что куда-то мчалась, заполошная, глупая девочка, портила план, прибавляла забот и себе и другим. Но и это ничего, и Гаврилов, черт с ним, пускай, только бы дошла, не пропала в лесу.
Дверца всхлипнула, качнулась – вернулась Нинель. Печальнее прежнего.
– Поехали, милый. – Она положила пакет на заднее сиденье. Зачем-то посмотрела на часы. – Десять минут первого уже.
– Ну и что? Нам разве не все равно? Весь день, весь вечер, вся ночь теперь наши. Никак не могу в это поверить. Наконец-то мы снова вместе.
А ведь так и было бы, так вполне могло быть. Если б не оказалась она такой алчной дрянью. Грохнули бы Мишеньку, и дело с концом. Стали бы жить-поживать и добра наживать, вернее, добро проживать.
– Я люблю тебя, мальчик мой, очень, очень люблю.
Повторяетесь, сударыня, повторяетесь. Не хватает фантазии выдумать новую реплику?
Замолчала, отвернулась к окну и опять загрустила.
Все идет по кругу. Списывать тебя, дорогая, пора, по всем параметрам – и как морально устаревшую модель, и потому, что другого выбора нет: завела часовой механизм в бомбе – вот сама на ней и подорвешься.
Выехали из центра, проехали мост, миновали Заводскую. Осталось всего ничего, маленький домик – дом свиданий, свидания со смертью, снятый специально для этого случая, скоро покажется.
– Останови здесь машину.
– Зачем? Тебе плохо?
– Нет. Я хочу… Пройдемся пешком. На всякий случай лучше не подъезжать прямо туда.
– Как хочешь. – Женя заехал в простенок между двумя полуразвалившимися сараями в конце грязной, какой-то закопченной, даже сейчас, зимой, улицы. – Прошу.
Нина выбралась из машины, опасливо поозиралась по сторонам.
– Чего ты боишься? Муженька твоего мы угрохали, следить за нами больше некому.
– Да Миша никогда и не следил. – Нинель наконец рассмеялась. – Я должна тебе кое-что рассказать. Но придем, расскажу.
Маленький ветхий домишко на самой окраине города был отделен от других домов редким, замусоренным леском. Они прошли сквозь него, открыли калитку, пересекли заснеженный дворик, поднялись на крыльцо.
ebooksa