— Хочет доказывать, а кричит громко об этом; нешто так доказывают! Нужно это втайне делать, чтоб никто не знал… Не его ума это дело, сразу видно. Так он говорит, что видел вексель?
— Видел.
— Ну, и дурак опять. Кто ж ему поверит, что он видел?.. Уж если он доказывать хочет, так должен доказать прежде всего это, а теперь тот, у кого он видел документ, запрячет его так, что никому не сыскать… Вот и ищи потом…
— В том-то и дело, что запрятать не сможет…
— Отчего ж это?
— Оттого, что вексель у него отобран…
— Кем это?
— Полицией.
Корецкий сунул руку за пазуху, нащупал там висевшую у него на шее на верёвке бумагу и переспросил, усмехнувшись:
— Полицией?
— Да, — подтвердил Ёрш, — полицией.
— Ну, это пустяки, врёт он! — сказал Корецкий.
— Может быть, — широко зевнув, согласился Ёрш, — он всё это в уборной промеж других артистов рассказывал, а я на сцене у самой двери сидел и слушал от нечего делать. Может, он и наврал всё…
— Что же он рассказывал?
— Да говорит, что будто некий сыщик переоделся босяком, разыскал этого Корецкого в ночлежном доме, лёг с ним спать рядом на нарах, да у сонного у него и вытянул вексель с шеи, а на верёвочку пустую бумажку ему навязал…
Корецкий, услышав это, пришёл в необычайное волнение. Он трясущимися руками раскрыл рубашку на груди и, забыв, что он не один, вернее, не обращая уже ни на что и ни на кого внимания, вытащил верёвку, распутал её и развернул бумагу…
Действительно, это был не вексель, а простая, ничего не значащая бумага…
— Батюшки, ограбили! — завопил он, зашатавшись на месте. — Ограбили, утащили у меня проклятые… чтоб их разорвало… ограбили ведь!
— Эге, брат, Стрюцкий, — свистнул Ёрш, — Корецкий-то этот, выходит, ты сам…
Корецкий в своём волнении глянул на него безумными глазами, как иступлённый, и спросил:
ebooksa