— Не знаю…
— Что же вы полагали, — возмутился Антон Антонович, — что мы — бродячие цыгане, что ли, которые воруют детей?
Лицо почтенного господина болезненно сжалось.
— Нет, ничего я не полагал, — снова заговорил он, — я вовсе не хочу обижать вас… Я просто потерял голову и не знаю, куда кинуться…
— Да позвольте, милостивый государь, — вспомнил, наконец, Антон Антонович и то, с чего ему следовало начать, — с кем мы имеем честь?..
Господин приподнял шляпу.
— Я Тропинин, — отрекомендовался он, — здешний фабрикант…
Услышав имя Тропинина, антрепренёр встал, обнажил голову и даже склонился слегка.
Когда он, приехав в город, наводил, по обычаю всех антрепренёров, справки о том, кто тут самые богатые люди, ему назвали Тропинина, как человека, обладающего состоянием не менее миллиона. Миллион — даже в чужих руках — не только звучал приятно для Антона Антоновича, но и внушал ему уважение.
— Поверьте… — начал было он, расшаркиваясь, но не договорил, потому что совсем пьяный Ромуальд-Костровский, шатаясь, подошёл к Тропинину и протянул руку.
— Сочувствую! — произнёс он заплетающимся языком.
— Что? — переспросил Тропинин.
— Сочувствую! — повторил Ромуальд-Костровский. — Это значит, что я более сочувствую…
Тропинин удивлённо поглядел на него, потом на его протянутую руку, повернулся и, не сказав больше ни слова, направился к выходу. Делать тут ему было больше нечего.
Надежда Ивановна Донская фыркнула. Но никто не разделил её весёлости.
Козодавлев подошёл к Костровскому и дёрнул его за рукав.
— Поди, проспись, ведь играть сегодня нужно…
— А ты меня не учи, — огрызнулся на него трагик, — ты лучше свою роль учи…
— Вот подумаешь, — рассудительно покачал головою антрепренёр, — у этого человека ни больше ни меньше, как миллион!
И он показал вслед Тропинину.