Арена

Кругом темень и тишина. Сосны столпились по бокам извилистой дороги. Нет-нет да и нарушит их спокойствие ветер. Он с размаху налетал на них, и хмурые великаны устало и принужденно встряхивали ветвями.

Неровная, с рытвинами дорога, темное, совсем беззвездное небо… Локшин испытывал какое-то беспокойное и щемящее чувство. В голове настойчиво вертелось странное и до смешного обидное слово «Кукушк».

— Кукушк! — Он тогда и не понял сразу. Только потом догадался: дочка окрестила его так, просто не зная, что слово «кукушка» не имеет мужского рода…

Локшин усмехнулся.

Захотелось курить. Закурил.

Чудно! Можно сказать, пустяк: записка от девчонки, которая по летам годится ему в дочери. А он сорвался, побежал, словно за плечами у него не было четырех десятков прожитых лет. Ведь еще часа три назад он измерял шагами свою квартиру и облегченно вздыхал, наблюдая, как стрелки подходят к условленному часу свидания. Запонка, вываливающаяся из непомерно большой петли, не давала ему спокойно думать. Мысли снова и снова возвращались к вчерашнему разговору с Алексеем.

— Поверь мне, она тебя любит. Понимаешь ты это? Любит… — все еще будто звучало в разных местах квартиры.

Локшин тогда смотрел на своего старого друга, и уголки рта его беспомощно и радостно вздрагивали. Тот, облокотившись на палку, глядел мимо Локшина и, волнуясь, продолжал говорить:

— Тут все произошло как-то очень… даже и сказать не знаю… ну, непонятно, что ли. — Алексей Евгеньевич снял очки, протер их.

Локшин видел его утомленные за день и слегка косящие глаза, его нервно постукивающий о паркет ботинок в желтом гетре, и все это казалось Локшину очень забавным: и то, что старый друг его взволнован, и вся эта «любовная история», которой он сам не придавал особого значения.

Алексей Евгеньевич говорил, а Локшин не слушал его. Он думал о девчонке, которую и видел-то всего три раза.

Первый — когда летом он привез Алексея домой. Они вылезли из машины, и Алексей вдруг улыбнулся.

— Гляди, отчитывает! — показал он на девчонку в легком коротеньком сарафане. Перед ней, шмыгая носом и опустив голову, стоял мальчуган лет десяти.

— Чья такая?

— Ты не знаешь? Колосов, друг у меня был. Умер. Дочка его. Видишь, брата отчитывает. Хозяйка… — протянул Алексей Евгеньевич и улыбнулся девчонке. Она торопливо, не стесняясь, подошла и, крепко пожав протянутые ей руки, быстро заговорила:

— Опять! Видите, не может понять, что волейбольным мячом в футбол играть нельзя.

— Что же ты так, а? Сестра на тебя стипендию тратит, а ты… Нехорошо это.

— Да ну! — отмахнулся мальчик. — Дядя Леш, вы слышали? Танька практику на целине будет проходить, а мы переезжаем под Москву.

— Много сразу наговорил. Таня, ты зайди да расскажи по порядку.

— Практика… Целина… Скажи мне, Алексей, неужели эта девчушка в институте? — спросил Локшин.