Арена

Мать вздохнула. Ольга зябко повела плечами и отошла от окна.

— Ну вот, ты опять, мама… Чего ты плачешь? Ведь ничего страшного не случилось.

— Ох, Олюшка, дожили мы. Людям в глаза посмотреть стыдно. Боже мой, да за что же это?

Ольге хотелось протестовать, но тут же ей показалось, что мать права, что жизни у них нет, ее заменила пустота, в которой теперь все выглядело в ином свете: на гобеленах проступала штопка, и всюду пыль чувствовала себя полноправной хозяйкой. Даже люди и те как-то изменились: бабушка стала резкой, а у матери появилась бережливость, иногда просто переходящая в необузданную скупость.

Ольгу давило это гнетущее сочетание квартирной пыли, медлительности жизни и теперь обычной для всех раздраженности. Хотелось чего-то другого. Но все, за что бы Ольга ни бралась, вываливалось из рук. Она решила засесть за зубрежку, а в будущую осень снова попытать счастья и пройти в какой-нибудь институт, где нет математики. Но учеба не шла в голову, а третий год проваливать приемные экзамены было совестно.

Когда Ольга решала идти работать, мать и бабушка в один голос заахали:

— Стыдно! Дочь такого человека будет работать на заводе. Да что ты?!

— Оставь, мама! — Ольга вплотную подошла к матери, обняла ее за плечи и прижала к себе.

— Все лучше, чем бабушке быть лифтершей!

Когда домоуправ грубо и нетактично предложил им устроить бабушку лифтершей, Ольга видела, как взметнулась рука матери, как зарделись ее щеки и как она одним дыханием произнесла:

— Матери моего мужа — лифтершей? Да вы с ума сошли!

— Людям хочешь лучше сделать, а они вон еще оскорбляются. Как хотите! — домоуправ сердито посмотрел на Антонину Ивановну и повернулся было чтобы уйти.

— Нет! Нет! Вы меня не поняли, Владимир Николаевич! Я не хотела вас обидеть. Видите ли, как-то неудобно… — Мать остановила его и попыталась улыбнуться, но лицо ее только болезненно сморщилось. — Может быть, что-нибудь другое?

— А что другое? Когда вы ничего не можете. За всю свою жизнь небось палец о палец не стукнули. Горе мне с вами!

Ольге захотелось немедленно выгнать домоуправа: как он смеет оскорблять их! Но она видела: мать даже не шелохнулась, а только с надеждой смотрела на домоуправа.

Тот потер лоб большим пальцем, деловито оглядел переднюю и, подумав, сказал:

— Тогда попробуйте сдать комнаты, жильцов в момент найти можно.

— Найдите, Владимир Николаевич! Найдите, голубчик! Я вам буду очень благодарна…

— Ну что, ба? Как? — обратилась Ольга к только что вошедшей бабушке.

— Ничего, кажется, милые люди. Особенно этот инженер одинокий, Гаглоев. Веселый такой. Я ему говорю: «Что же вы так налегке-то?» Смеется. «Весь мой багаж, — говорит, — это вот друг портфелюга». Зато у этих — вещей, вещей! А ты, Антонина, опять раскисла. Стучат, кажется, или мне послышалось? Не привыкли мы к стуку. Да, да, войдите!