— Хозяйство у меня, брат, теперь богатое: две коровы, годовалый бык, два теленка, овцы. А курам жена и счету не знает. Получаем с женой хорошую пенсию, — все это он говорил шутя и посмеиваясь, наводя на столе порядок. — Куда мне деньги девать? Вот коплю на книжку, а зачем они мне там? Детей-то у нас нет. — Сказав это, он тряхнул своей массивной головой и, посмотрев на меня, продолжал: — Теперь в деревне живем, как в городе.
Я сидел и, как ученик, внимательно слушал его.
— Да-а, — протянул Федор Иванович задумчиво и, почесав в затылке, чему-то улыбнувшись, глядя на меня своими большими из-под кустистых бровей светлыми глазами, стал рассказывать дальше: — Считай, живу я в деревне девятый десяток. Может, и до сотни доживу. Что теперь не жить да не радоваться. Здоровье позволяет… Так вот, когда я был еще мал, в деревне не было и десятка домов. С краю от Берега жил старик Медведь. Кряду с ним наш дед Торяк, тогда же всех по прозвищам обзывали, с тем рядом, вон на той горке, где сейчас дом Егора Пальцева стоит, был дом Кулака Федора. Потом подряд стояли дома Братьев Шомбов Ивана да Михаила. Трубки Говроя, Кудряша, Долина и Сормова Арси с Кяги Лексеем. И кажись, все. А к началу последней войны в деревне было уже домов за двадцать. А ежель бы войны не было, так, верно, уже к полсотне набралось бы. Хороший народ в те времена у нас в деревне жил. Веселый, дружный. Зависти меж людьми не было никакой. Потом в колхоз записывались тоже все скопом. Правда, несколько деньков поотнекивались было. Боялись, что все общим сделают. Пугали и люди. Слухи разные пускали. А как заслышали, что как жили семьями, так семьями и жить будут, что только работать вместях будут, чтобы, значит, в деревне не расплодились кулаки и чтоб они на себя людей работать не заставляли, так все и записались. Батько твой, кажись, первым кресты напротив своей фамилии в записной ведомости поставил. С тридцать второго года и работать скопом стали. Да и не привыкать нам было эдак работать. Всю жизнь, считай, деревенские люди к обчей работе приучены были. Лесозаготовки, сплавные работы — это же артельные дела. Потом в деревне то у одного, то у другого всякие скопы скоплялись: ну там печку сбить, сруб дома поставить-поднять, а кто и на сенокос людей собирал, а то урожай собрать. Молотьба тоже артельное дело… Так вот когда в колхозе стали работать, так вроде век вместе были. На покос из деревни выходило до ста косарей…
Федор Иванович вздохнул и углубился в думы, а я тем временем вспомнил годы его руководства колхозом. Помнится мне собрание, когда его избирали председателем.
— Вот что мужики и бабы, — сказал он, когда выдвинули в руководители артели его кандидатуру, — попробую я председательствовать, ежели к делу изменим отношение.
— Что ты имеешь в виду? — крикнул с места кто-то.
— Вот что… — оглядываясь вокруг себя и стараясь заглянуть каждому в глаза. — Ежели работать будете так, как работали при единоличном хозяйстве или в первые дни, когда в колхоз вступили. Тогда голосуйте. Только смотрите, чтобы потом не пожалели.
— Не будем, не будем!
Вот так и стал Федор Иванович председателем. В первое же утро поднялся он еще до петухов, оделся потеплее, осень же на дворе поздняя была, подпоясался ремнем, за который сунул топор, и давай деревню обходить, наряд давать. А что кому делать, он придумал ночью. Спозаранку народ и вышел на работу. И Федор Иванович рядом с ними. Зато в первый же год колхоз с последнего места на первое в сельсовете перешел. О колхозе хорошая весть дошла и до района. На одном большом районном активе Федору Ивановичу предоставили слово. Мол, расскажи, как ты сумел за такой срок колхоз поднять? Он встал за трибуну, оглядел зал да и говорит:
— А решили мы с колхозниками на пустые разговоры времени не терять. Все время отдаем работе. Собрания тоже проводим прямо в поле. Вот весь наш опыт. Одним словом, работаем, как и положено крестьянину. Вместе, дружно и все, в том числе и председатель наравне с колхозниками.
Дружным одобрением встретил зал эти слова Торякова.
Личный пример, да если он добрый к тому же — великое дело. Федор Иванович — мужик трудолюбивый и рачительный. У него в своем хозяйстве каждая вещь на своем месте. И ничто не валяется — все в сборе. Кроме всего прочего, он человек мастеровой. Любую вещь в хозяйстве умеет сделать. Он и жнец, и кузнец, и на дуде игрец. И крестьянскую знает мудрость: «Сани готовь летом, а телегу — зимой». Летом старики вязали у него дровни, зимой же ремонтировали телеги. Когда колхозы объединили, Федор Иванович был избран заместителем председателя, но привычки своей ходить с топором за поясом не изменил. Не сидел в правлении и не дымил папироской, кстати он с роду не курил, а ходил по бригадам и, где понадобилась его помощь, брался сам за работу. Когда же стал здесь совхоз, он еще долго работал бригадиром. Теперь уже несколько лет на пенсии. Но когда есть потребность в его руках, никогда не отказывает — спешит на помощь. Когда, бывало, кто-нибудь спросит у него: «Отчего ты, Федор Иванович, в такие годы так молодо выглядишь?» Он с улыбкой отвечает: «Работа, брат, человека на этом свете держит, а не лень». В этих словах весь Федор Иванович.
В это время загремел гром. Мы одновременно выглянули в окно. Тяжелая черная туча, ворча и громыхаясь, поднялась из-за южного горизонта, загородила солнце. И в избе сразу как-то потемнело.
— Гремит ровно как при артиллерийской подготовке, — усаживаясь на свое место, сказал Федор Иванович. — Вот страшное время было — это война.
— Да, Федор Иванович, страшное. И не приведи господи, чтобы все это повторилось.
— Не приведи господи. Ты хорошо сказал, — он тряхнул большой седой головой так сильно, что густой клок свалился ему на лоб, закрыв глаза. Он пятерней водрузил его на место и продолжал: — А как началась война, я в тот день пахал поляночку в Редукорби. Возвращаюсь домой, а Таня в коридоре как бросится мне на шею с вяком. Я и опешил:
— Что случилось-то, говори скорее?
— Война ведь, Феденька, началася.
— Война? С кем?
— Говорят, немцы напали на нас…
ebooksa