– добавил так же груба, но смешавшись.
– Пешком, пешком.
– Нет, я помню, как меня… А, это вы узнать хотите, кто мне помог! – обрадовавшись найденной уловке, ухмыльнулся Вячеслав Владимирович, к которому начала закрадываться мысль сомнения в происхождении собственных воспоминаний. Он бы театрально потряс пальцем, да рука не поднималась.
– А кто тебе помог?
– Так я и… никто. – заигравшись, учёный забыл об обещанной конфиденциальности.
– И на камерах никто.
– А камеры у вас всегда работаю? – вспомнив прошлую ночь, поинтересовался Вячеслав Владимирович.
– Всегда.
– А я вам говорю, что на машине.
– Может быть ты её остановил у дороги или украл в деревне.
– Нет же, я из госпиталя.
– Как ты, если на машине, через пропускной пункт проехал? – сверкнув глазами в зеркало заднего вида, спросил Павел Анатольевич, всматриваясь в лицо пассажира. – И дежурный не остановил?
– Зачем я вам это рассказываю, вы «по камерам» всё знаете. – переменился Вячеслав Владимирович и на следующие вопросы уже не отвечал.
Москва мелькала теми же силуэтами, только менялись они в инвертированном направлении: с высоток, на много- и малоэтажки. Раздумывал Вячеслав Владимирович о многом, да и время, в которое у него не было дел физических, сопутствовало этому: почему Лера, написав записку, испугалась его, может быть не ожидала увидеть так скоро, а может и не она писала; проигрывал варианты диалогов с Интерном; объяснил себе стратегию ответа, если будут допрашивать…
Остановившись на нескольких кольцах, в десятом часу ночи автомобиль вернулся в госпиталь. Пока они проходили парковку, Вячеслав Владимирович бросил:
– А Сидоров и Амбаров?
– В одиночные перевели. Иванчук уверял, он «и пальцем ни к кому не прикасался», так что отправили в общую. Я и забыл… ведь умер он…
– Иванчук?
– Геннадий Львович.
Вячеслав Владимирович молчал. Он услышал слова, но не понимал их, в большей части от недоверия.