Последствия

Ожидая худшего от состояния больного человека, не евшего двое суток, Павел Анатольевич, включив свет, увидел безмятежное дыхание лежащего на кровати Вячеслава Владимировича, и на лице его проскользнула неширокая улыбка. Со всей лёгкостью, на которое было способно его грузное тело, он присел рядом с ним и приступил к разбуживанию спящего. Учёный не менялся в лице, прерывисто и редко вдыхал, и на покачивания не реагировал. Павел Анатольевич стал интенсивнее трясти его тело – безрезультатно. Поведя головой чуть в сторону, он наткнулся на лежавшую на столе коробку, дотянувшись до которой, резко возвратился к Вячеславу Владимировичу и, прощупав замедленный пульс на прохладной шее, расстегнул его рубашку и выбежал из зала. Преодоление пути как к изолятору, так от него сопровождалось высказыванием нецензурной лексики, заглушаемой цоканьем каблуков.

Притормозив перед ординаторской, Павел Анатольевич вошёл в неё с важным, но озадаченным видом и, только открыв дверь, закричал:

– Шишкин – капельница, Акрамов и Петров – интубационная трубка, включите ИВЛ. В изолятор! Остальным быть готовыми в любую минуту.

Вытащившиеся из-за телевизора врача, потеряв былое облегчение, присущее им каждый раз, когда забота об их подопечных была переложена на чужие плечи, подгоняемые оставшемся у двери Павлом Анатольевичем, поплелись за аппаратурой.

– Не я же виноват, что вы их снова из изолятора утащили. – добавил им вслед главврач.

Павел Анатольевич быстрым шагом вернулся в изолятор и, встретив в коридоре охранника с подносом, развернул его в столовую. Возмущаясь бесцельным хождением, мужчина, не выражая возражения перед начальником, а только в сторону, потащился на третий этаж и, под впечатлением происходящих событий, проклял архитектора, спроектировавшего столовую не на первом этаже. Подперев дверь стулом так, чтобы она не закрывалась, и отодвинув стол к центру, тем самым освободив доступ аппаратуры к кровати, Павел Анатольевич проверил рефлексы Вячеслава Владимировича: при свете фонарика зрачки сужались медленно, на остальные воздействия реакции не последовало.

– Кома от отравления барбитуратом. – установил Павел Анатольевич и рассерженно прибавил. – Глубокая.

Причина уже была найдена, оставалось понять откуда у неспособного ходить человека новая коробка таблеток. Отворачиваться от Вячеслава Владимировича Павел Анатольевич начал через левое плечо и только к концу круга увидел шкафы. Открыв первый, незапертый, ему в глаза попала дыра среди стройных рядов коробок, названия которых совпадали с находившейся в руках врача.

Пока Павел Анатольевич, поставив пустую упаковку на стол, дозванивался до академиков РАН, родственников, у которых он провёл выходные, одновременно придумывая сообщение об отмене запланированных на завтра обследований «особенного», ввезли капельницу и подкатили к кровати аппарат ИВЛ с лежавшей на нём интубационной трубкой.

– Да что мы с ним возимся. Скинем в областную, не наш же профиль. – негодуя, предложил Акрамов.

– Я спрашивал твоего мнения? – угрожающе произнёс Павел Анатольевич.

Возражать Акрамов не осмелился и отошёл к двери.

– Кому «этот профиль» не интересен – вон.

Боязливо вышли все.

К счастью Вячеслава Владимировича, Павел Анатольевич добился высокого поста не только благодаря правильным знакомствам, но и имея два высших медицинских образования: психиатра и, к ещё большему везению учёного, реаниматолога. Приспособив в трахеи Вячеслава Владимировича интубационную трубку, подключив аппарат ИВЛ, врач взял кровь из вены, достал из среднего шкафа пакет с жидкостью, закрепил его на капельнице и, удобно расположив тело мужчины, ввел иглу в вену. Захватив собранную кровь и вернув стул к столу, Павел Анатольевич закрыл изолятор, сделав выговор охраннику и наказав ему не отлучаясь следить за камерой изолятора, где свет он оставил включённым, и при любых миллиметровых движениях, немедля звонить ему, после чего уехал в расположенную в небольшом близлежайшем городе больницу. Выдернув знакомую медсестру из рабочего процесса, Павел Анатольевич договорился об общем и биохимическом анализах крови. Согласившаяся под некоторыми предлогами, девушка через час вынесла врачу результаты, окончательно уверявшие его в поставленном диагнозе – уровень барбитуратов в мельчайшем содержании не доходил до смертельного порога.

Вернувшись в госпиталь, главврач до ужина, под посвистывание вытяжки, просидел в изоляторе, изучая инструкцию к препарату и намечая курс поддержания жизнеспособности Вячеслава Владимировича с последующим выведением его из комотоза.

С неделю улучшений не наблюдалось, и только к концу следующей рефлексы стали возрождаться: зрачки при попадании на них яркого света моментально сужались, нервы реагировали на раздражители – дыхание нормализовалось, и мужчина был отключён от аппарата ИВЛ, а интубационная трубка была извлечена; раз в день приходила врач ЛФК, проводившая пассивные движения для профилактики пролежней. За это время также и вся больница узнала о состоянии «сбежавшего, но пойманного», Матвеевич выпрашивал свидание с Вячеславом Владимировичем, но проводивший всё время в изоляторе, засыпавший на стоматологическом кресле Павел Анатольевич уверял его, что как только к нему будут доступны посещения, студент первым будет уведомлен об этом, а пока откладывал их встречу. Еду врачу носил охранник, а место управляющего госпиталем, временно заняла супруга главврача. Для Павла Анатольевича неясно было одно – мотив. Версий было много, но ни одна не могла быть неопровержимо доказана.

Врач свалил на себя все обязанности…

«Так я кушаю, поэтому пропущу это. Для вас, вкратце, далее описываются физиологические, естественные процессы любого человека, не вызывающие неприязни у людей, привыкших видеть такое каждый день, но для меня отвратительные.»

Отчасти, как признавался себе в тишине изолятора Павел Анатольевич, оставить коматозного в госпитале он решил из-за начинавшейся у врача депрессии, а сильная встряска памяти возбуждала его и потухающие эмоции.